Ванда Василевская - Реки горят

— Кто из персонала имеет рабочую квалификацию? Может, вы будете так любезны продиктовать, — обратилась Ядвига к директорше.

— Я? Как я могу? Откуда я знаю! — пожала та плечами.

— Ведь вы, кажется, директор?

— Директор. Что же из этого? Я ведь сказала, что я только из любезности. Господин Фиалковский просил… Притом я и сама тут так недавно…

— И не успели еще ознакомиться с персоналом?

— Не успела, — поспешно подтвердила та.

— Любопытно! Что ж, тогда пусть каждый сам продиктует.

Никто не шевельнулся.

— Прошу вас. Ваша фамилия?

— Пенчковская, — неохотно ответила крашеная блондинка, поправляя растрепанные локоны.

— Ну-с, так какая же у вас квалификация?

— Квалификация?

— Что это вы, господа, будто самых простых слов не понимаете? Какая у вас профессиональная квалификация, что вы умеете, что вы окончили? Курсы заведующих яслями, педагогические курсы, университет?

— Никаких я курсов не кончала, — обиженно ответила блондинка.

— На каком же основании вы получили работу в детском доме? Ведь вы здесь числитесь?

— Вы нас упрекаете, — вмешалась директорша, — что мы ничего не понимаем, а сами точно с луны свалились. Что ж, вы не знаете, что война?

— Очень хорошо знаю, — сухо ответила Ядвига. — Не понимаю только, при чем тут война?

— Как при чем? О каких квалификациях может идти речь? Кто соглашался работать, того и брали. Подумаешь, наука — за ребятами смотреть. Для этого университетов не требуется.

— Вы так полагаете?

— А конечно. Надо считаться с людьми, не то…

— Хорошо, хорошо. Есть ли среди вас, господа, учителя?

Но среди восьми человек персонала ни одного учителя не оказалось. Не оказалось и ни одного человека хотя бы с минимальной педагогической подготовкой.

— Ну, а сами вы, — обратилась Ядвига к директорше, — чем вы занимались в Польше?

В толпе присутствующих раздались сдавленные смешки. Директорша снова прибегла к своей любезной улыбочке:

— Я? О, я — то тем, то другим… Я же сразу сказала, что с детскими домами не имею ничего общего… Но по просьбе господина Фиалковского, из любезности…

— Из любезности… Понятно.

Кузнецова быстро записывала данные. Затем подняла голову.

— Прекрасно. Со взрослыми кончено. Теперь мы хотели бы увидеть детей.

— Детей? Да, конечно… детей можно. Конечно… Леон! — директорша обратилась к усачу. — Приведите детей.

— Нет, нет, мы сами к ним пойдем, — поспешно сказала Кузнецова. — Не надо звать.

— Но зачем же? Он сейчас, сию минуту… Леон, сказано вам.

Усач выжидательно смотрел на Ядвигу.

— Не надо звать. Отведите нас к детям.

— Я сейчас сама! — вскочила директорша.

— Благодарю вас, вы можете тоже пойти с нами. Но проводит нас этот гражданин…

— Ого, Леона уже в граждане произвели! — язвительно заметил кто-то в толпе. Усач двинулся по коридору. В углу еще валялась картофельная шелуха, но девчушки уже не было.

— А где же девочка?

— Какая девочка? — любезно заинтересовалась директорша.

— Которая чистила здесь картошку.

— Картошку? Какую картошку? — все больше удивлялась та.

— Ну, Ганка же! — подсказал надзиратель.

— Ах, Ганка! Вечно она с этой картошкой… Сколько раз я ей говорила, чтобы она не смела!

Они спустились по расшатанной деревянной лесенке во двор. На земле валялся навоз, возле огромной колоды лежали топор и мелко нарубленные дрова.

— Куда мы идем? — удивилась Ядвига.

Усач насмешливо улыбнулся.

— Ведь вы, дамочка, к детям хотели? Вот я вас к детям и веду.

Скрипнула дверь наскоро сколоченного сарайчика.

— Как, здесь живут дети? — остолбенела Кузнецова.

— Да, знаете, — заторопилась директорша с приятнейшей из своих улыбок. — В доме тесно, вы сами видели, да и воздуха здесь больше. Летом, знаете, такая жара… Так что детям здесь лучше, здоровее. Воздух…

Кузнецова отстранила ее. Усач распахнул дверь.

— Осторожнее, нагнитесь немного.

Внутри царил полумрак. Лишь когда глаза привыкли к потемкам, Ядвига заметила лежащие на глиняном полу охапки соломы. Сквозь щели в сарайчик проникали тонкие солнечные лучи, и пыль мерцала тысячами золотых вспыхивающих и тотчас гаснущих искорок.

— Но ведь здесь никого нет!

— Ну да, как же нет! Попрятались цыплята… Ну-ка, цыплята, вылезай! — весело крикнул усач.

Солома зашевелилась. Из нее выглянула все та же светлая растрепанная головка, которую они уже видели в сенях.

— Ну, ну, смелей! Нечего бояться! Вылезай, вылезай по очереди!

Снова зашуршала солома. Кузнецова схватила за руку Ядвигу и сжала ее так, что та чуть не вскрикнула.

— Ну, вот и все наше хозяйство, — сообщил усач, когда из соломы, один за другим, вылезли пятеро детей и, отряхиваясь, исподлобья, с опаской уставились на присутствующих.

— Сколько же вас тут?

— Пять, — ответил тоненький голосок.

— Ну хорошо, выходите, выходите на солнышко. Сядем вот тут на бревнах и поболтаем, — пригласила Ядвига и, перехватив быстрый взгляд, брошенный одним из мальчиков на директоршу, прибавила: — А госпожа директорша пойдет вон туда, подальше, посидит там на скамеечке под деревцом, подождет, пока мы поговорим.

Та хотела было возразить, но, встретив взгляд Ядвиги, подчинилась.

— А Леону тоже уйти или пусть останется с нами? — спросила Ядвига.

Один из мальчиков как бы невольно улыбнулся усачу.

— Можно Леону остаться? — спросил сам надзиратель. — Леона цыплята не боятся, правда?

Быстрые улыбочки промелькнули на лицах и моментально исчезли. Ядвига поняла, что усача можно не опасаться.

— Ну вот, — начала Ядвига. — Я из попечительства о детях. Из настоящего попечительства. А эта дама — из советского детского дома. Из такого дома, где у детей своя столовая, спальные комнаты и где они спят в белых, чистых кроватях. И у них есть игрушки…

Она вдруг остановилась, заметив, что детские лица, с самого начала недоверчивые, сейчас стали враждебными. Из-под всклокоченных волос на нее искоса смотрели насмешливые глаза. Худенький черненький мальчик усмехнулся иронической усмешкой взрослого. И эта усмешка, словно в зеркале, отразилась на личиках остальных. Они глумливо улыбались недетской, коварной улыбкой.

Нет, нет, не надо обращать на это внимания, не надо, чтобы заметили, что она видела эти улыбки. Ядвига почувствовала, как дрожат ее руки. Она не испугалась пьяных, наглых прохвостов, которые рассматривали ее, обмениваясь какими-то грязными замечаниями. А теперь она испугалась — испугалась этих детей, всего, что таилось за их мрачными улыбками. Собрав все силы, она преодолела дрожь в руках и повторила:

— У них есть игрушки. И мячи, и куклы, и качели во дворе. И книжки с картинками… У вас есть книжки?