Ванда Василевская - Реки горят

…И это все? Ошеломленный, словно внезапно разбуженный, Марцысь останавливается на деревенской улице. Противника нет. Где он? Куда девался?

— Чудак! Мы взяли деревню, — кричит ему кто-то прямо в лицо.

Марцысь отирает рукавом мокрый лоб. Шатается, как пьяный. Как? И это все? Так захватывают деревни?

Ствол винтовки еще горячий. У Марцыся не осталось ни одного патрона. Значит, он стрелял. В кого и как? Он не помнит. Неужели бой окончен? Но ведь все вокруг еще гудит и грохочет, взлетают черные фонтаны земли, а на краю деревни ясным пламенем горит изба. В ноздрях запах гари. Что же теперь? Где остальные товарищи? Кругом незнакомые лица — видно, батальоны смешались.

— Беги в штаб, доложи, что деревня занята, что наш левый фланг открыт и не хватает боеприпасов! — кричит ему незнакомый капитан. В штаб? Где он? Но спрашивать некого — капитан уже ушел, а приказ есть приказ.

Это еще что? Немецкий налет. Низко над головой рокочут самолеты. Грохнула бомба, засыпав Марцыся песком… Скорей в штаб! Кто-нибудь его укажет.

Вот штаб, но нет, это танкисты. У радиоаппарата безумствует Антек Хобот.

— Где танки? Где танки? — волнуется командир танкового полка.

— Искра, Искра, я Варшава, отзовись, Искра! — кричит охрипший Хобот. — Пять машин, где пять машин?

Всего за несколько минут до этого они сообщили, что пройдены немецкие окопы. Всего минуту тому назад они донесли: «Деревня занята, идем вперед!»

И Хобот радостно докладывал:

— Гражданин капитан, деревня занята, они пошли дальше.

А потом тишина. Долгая тишина.

— Искра, Искра, — кричит Хобот. — Не отзываются, гражданин капитан, — докладывает он взволнованно.

— Вызывай, пока не отзовутся!

— Искра, Искра, я Варшава, где вы, Искра, Искра?

Гремит и воет поле боя. «Они прошли окопы. Прошли деревню…» Хобот сжимает пальцы: «Ах, танки, чудо-машины. Какой был праздник, когда они прибыли туда, на Оку! Как они шли, с ходу преодолевая пригорки, валя березы. И вот теперь пошли прямо на врага… Прошли, как таран, сквозь деревню, давя и рассеивая фашистов… Где же они? Почему молчат?»

— Искра, Искра! Отвечай, Искра! Искра, я Варшава!

Зовет, зовет Варшава… Нет, это не Антек Хобот в землянке штаба. Далекая Варшава зовет танки, которые ринулись на неприятельские позиции, прошли неприятельские окопы, прорвали линию обороны, ворвались в неприятельские тылы и ринулись, как буря, громя врага. Зовет, зовет Варшава экипажи танков, катящихся лавиной. Вперед, вперед! Мощные крылья у ненависти, мощные крылья у любви. Вперед, на запад, в неудержимом порыве, в упоении борьбой! Зовет, зовет далекая Варшава, изнывающая под фашистским ярмом, Варшава в крови и слезах, — слышите, танкисты?..

— Не отвечают, гражданин капитан! — докладывает Антон Хобот.

— Зови еще! — слышит он приказ. И охрипшим, усталым голосом, уже полным отчаяния, Антон Хобот упрямо, монотонно зовет:

— Искра, Искра, отвечай, я Варшава, я Варшава! Искра, где ты?

Молчат танки. Их поглотил боевой день. Они больше не отзовутся.

Быть может, в эти октябрьские туманы, в темные октябрьские ночи на запад идут танки-призраки с мертвыми экипажами, устремившими глаза в смотровые щели? Быть может, они движутся, туманные и таинственные, сквозь белорусские леса, сквозь деревни и болота, на запад, на запад, куда их зовет Варшава, город в слезах и крови? Быть может, на рассвете, в утренних сумерках, они возникают из мглы перед испуганными глазами врага, далеко за линией фронта? Быть может, в ужасе кинется бежать фашист, встретив лицом к лицу за сотни километров от фронта странный призрак — пять танков с мертвыми экипажами, идущих на зов Варшавы по захваченной врагом земле?..

— Искра, Искра, Искра! — хрипло зовет Антек Хобот. Он ничего не слышит. Вдруг закачалась землянка — небо черно от вражеских самолетов, они идут на польские позиции по тридцать, сорок машин, волна за волной, чтобы забросать их, уничтожить лавиной огня. Дыбом становится земля, вскапываемая разрывами бомб. Рыжие фонтаны глины, желтые фонтаны песка взметаются в воздух. Пронзительный воющий свист и вой отдельных бомб сливаются в протяжный рев. Бьют пулеметы с машин, летящих на бреющем полете.

Бомба, еще бомба. Вздымается столб пламени — это загорелся автомобиль.

— Документы, штабные документы! — страшным голосом кричит кто-то. И в пылающую машину бросается автоматчица. Раскаленное железо обжигает ее руки. Над ее головой бушует пламя. Ничего, только бы бумаги, бумаги… Вот они!.. Почему же так черно перед глазами? Это дым, он душит горло… Ничего, только бы выбросить наружу документы! Что еще осталось? Пальцы ее немеют.

Еще одна — прямо в машину. В штабной машине горит девушка-автоматчица. Пылает огнем крестьянская дочь, огненный факел на пути в Польшу.

Немцы контратакуют.

— Вперед, мстители Варшавы! — кричит майор.

До Варшавы еще сотни километров. Но до родного дома майора — рукой подать, всего семь километров. За семь километров отсюда родной дом в белорусской деревушке. «Недолго вам ждать, родные мои, мы идем вперед, идем вперед. Еще прежде чем придется освобождать Варшаву, я освобожу родную деревню, обниму светлые головки детей… Ох, знакомые, до чего ж знакомые места — речка Мерея, холмы над рекой, стерня колхозных полей… Березовые рощи, весной мерцающие майской зеленью, сыплющие золотом в осеннюю пору, обнаженные и гнущиеся от ветра в мокрый октябрьский день. Дороги, дорожки, сотни раз измеренные ногами. Отсюда уже рукой подать, еще немного — и вот она, родная деревня».

И вдруг — удар прямо в сердце. У самого порога родного дома падает майор. Поляк, выросший на белорусской земле, падает на белорусскую, родную землю.

Кого еще несут на носилках? Марцысь узнает: это поручик, его поручик. Тот самый, что был раньше у Андерса. Бывший польский жандарм. Но он не бежал в Иран, а остался здесь, сражался под деревней Ленино, в первом бою Первой дивизии. С носилок каплет кровь. Поручик спрашивает лишь одно:

— Где знамя, где командующий?

— Все в порядке. Командующий жив, знамя цело.

И поручик снова падает на носилки. Лицо его проясняется. Он отчетливо говорит:

— Значит, могу умереть спокойно…

Дальше, дальше! Не задерживаться ни возле поручика, ни у обугленной машины, где сгорела крестьянка в военной форме. Скорей в штаб, доложить: «Левый фланг открыт, не хватает боеприпасов». Надо быстрей перебегать от воронки к воронке, ползти по изрытой земле, перескакивать через трупы. «Ложись!» — кричит кто-то. Некогда ложиться, когда левый фланг открыт и нет патронов… Он бежит все быстрей, прыжками. В ушах свистит ветер. Нет, это не ветер, это воет бомба — и вот еще новая воронка, совсем близко перед ним. В лицо бьет волна горячего воздуха.