Юрий Стрехнин - Наступление продолжается

— Не показалось тебе, Федьков? — усомнился Гурьев. — Может, зверь какой пробежал?

— Мой глаз верный! Человека я видел! — стоял на своем Федьков. — А какой он, не успел рассмотреть.

— Поглядывай в оба… Поехали дальше.

Они пошли к повозке.

Далеко внизу, в лощине, пробираясь сквозь заросли, поспешно уходил в глубь леса Марчел Петреску.

Всю ночь пробродил он неподалеку от села, не зная, куда деваться. После долгих колебаний решил: пробираться в Брашов, шеф там поможет.

Припоминая знакомые с юных лет тропы, он к концу ночи перешел, изрядно вымокнув, через ручей и побрел дорогой, ведущей в горы.

Вдруг впереди себя увидел в предрассветном тумане фигуру человека, идущего в том же направлении, что и он.

С похолодевшим сердцем Марчел бросился в придорожные кусты. Он успел заметить, как человек обернулся и ринулся в другую сторону. Долго лежал Марчел под кустом, выжидая. Неизвестного не было ни видно, ни слышно: наверное, ушел. «Кто бы это мог быть? Неужели из русских?» Долго, пока не наступило утро, не выходил Марчел из своего убежища. Но вот на дороге послышались голоса. Увидел повозку с тремя русскими военными, обрадовался: «Шеф!» Высунулся из кустов и в страхе отшатнулся: ехали те самые русские, с которыми он уже встречался. Они-то спросят, зачем он здесь. Бежать, бежать!

«О грибах, брат, размечтался? — подтрунивал над собой Гурьев. — Забыл про войну? Слушай да посматривай!» Но все было тихо вокруг. Только откуда-то снизу, с земли, доносился нежный звук.

Гурьев прислушался: скрытый в высокой лесной траве, чуть слышно побулькивал невидимый ручеек. Его журчание становилось все громче и громче. Ручеек бежал рядом с дорогой, словно указывая путь. Потока еще не было видно, но было ясно, что он близко, рядом, почти где-то возле повозки. А вот и мелькнул меж трав, вот он, говорливый, прозрачный, перебегает с камешка на камешек. Как будто раздвигая траву, спешит и спешит вперед, наперегонки с путниками. Все явственнее заметна цветная мозаика его дна, оправленная в яркую зелень травы. Вот разделился, и уже две дорожки живого хрусталя поблескивают в траве. Вот, наткнувшись на большой обомшелый камень, круто свернул и выбежал прямо на дорогу: вернее, дорога пошла прямо по нему. Под копытами лошадей засверкали брызги воды, под колесами защелкали, подскакивая, мелкие гладкие камешки.

Журчание воды слышалось все громче. Звенел не только ручей, бегущий вдоль пути. Звенело справа и слева. То тут, то там меж стволами деревьев, перескакивая с камня на камень, сбегали вниз, к дороге, проворные ручейки. Их было множество, и весь лес полнился прозрачным хрустальным перезвоном.

Ручеек, струившийся то рядом с дорогой, то прямо по ней, то поперек ее, становился все шире и звучнее. Иногда он скрывался под густыми, плотно сомкнувшимися кустами и исчезал из вида; только по его звонкому голосу можно было догадаться, где бежит он. Но потом, вырвавшись из-под кустов, петляя меж крупных камней, вновь поблескивал прозрачной своей струей.

Чувствовалось, что солнце взошло уже довольно высоко: верхушки деревьев золотились, вся зелень кругом выглядела ярче, и небо, обрамленное и справа и слева вершинами сосен, тянувшихся по горным гребням, приобрело уже ясную голубизну летнего дня.

Ручей стал уходить правее и ниже; дорога вновь повела вверх. «Напиться бы напоследок!» Гурьев спрыгнул с повозки, сошел с дороги ниже — высокие стебли лесной травы шуршали по голенищам, — опустился на колени и, опершись ладонями в прохладные камешки дна, припал к воде губами. Крохотная волна шутливо лизнула его в щеку. Он увернулся от нее и с наслаждением втянул в рот холодную, изумительного вкуса и чистоты влагу. Пил долго, словно вдыхая прохладу этого лесного ручья. От холода уже ломило зубы, а он все не в силах был оторваться…

Ручей ушел далеко в сторону. Невидимый теперь, он лежал где-то в глубокой темной промоине, сплошь заросшей сверху кустами, и только по его глухому шуму можно было догадаться, где он.

Дорога раздваивалась: одна колея пошла дальше по долине, другая — вверх по лесистому склону. Илие показал: надо ехать вверх.

Петляя меж толстыми, в два обхвата, буковыми стволами и острыми, полузасыпанными листвой, одетыми в зеленый бархат мха камнями, чуть заметная колея вела в гору. Собственно, колеи почти никакой не виднелось: ее скрывал слой пожелтевшей листвы. Местами прямо на дороге стояла высокая, еще сочная трава.

Все слезли с повозки. Илие пошел вперед.

— Як же по такой горище ездить? — покачивал головой Опанасенко. — Всех коней побьешь! То ли дело у нас в степу!

Илие, уже поднявшийся вверх, обернулся и махнул рукой. Повозка догнала его и остановилась.

Старик стоял высоко, на самом гребне. За ним, меж золотистыми стволами сосен, в ясном утреннем воздухе голубели снежные вершины.

— Трансильвания. Унгария! — произнес Илие, глядя на далекие горы, и минутной дрожью зашлось сердце Гурьева: «Вот одну страну прошли… А сколько пройденных стран, Лена, ляжет еще между мной и тобой?»

Узкая дорожка тянулась по гребню хребта. И справа и слева, почти от самых колес, склоны круто уходили вниз, деревья сбегали по ним в глубокие лощины, полные темной, почти синей зелени и таинственных теней. Лес но сторонам стал совсем непроглядным, только в редких просветах меж стволами голубело небо. Но вблизи от дороги вся листва была пронизана солнцем. Блики его лежали на багряных, желтых, темно-бурых листьях, усыпавших путь.

Наконец лес стал редеть. Повозка выехала на опушку и остановилась.

— Стра́да! — Илие указал вниз.

Там, сжатая лесистыми склонами, тянулась белая от пыли лента шоссейной дороги. С высоты она выглядела совсем узенькой, и двигавшиеся по ней длинной вереницей военные повозки и орудия казались величиной каждое не более муравья.

Несколько минут все четверо молча смотрели на бесконечные колонны обозов, артиллерии, пехоты. Войска шли безостановочно. Уже позади оставалась освобожденная от захватчиков Румыния. Теперь Венгрия ждала освободителей…

«Вот и еще одна главка истории завершается, — поймал себя Гурьев на привычной мысли. — Когда-нибудь о сегодняшнем дне ребятам на уроке расскажу…»

А всего в каких-нибудь двухстах шагах от Гурьева и его спутников лежал, забившись в кусты, «майор», не подозревающий, что те, от кого укрывается он, так близко.

Вечером, свалившись с повозки и потеряв своих адъютантов, умчавшихся, видимо, куда-то обратно, он, таясь, выбрался на дорогу, ведущую к шоссе, и всю ночь шел по ней. На рассвете ему показалось, что кто-то идет сзади, выслеживает его. Он бросился в сторону и больше уже не осмеливался выйти на дорогу, шел вдоль нее лесом.