Юрий Стрехнин - Наступление продолжается

«Вернитесь, любой ценой разыщите знамя!» — хотел радировать комбату Ракитин. Но сомнение остановило его…

Ракитин нередко колебался, выбирая решение. Не по слабохарактерности или неопытности. Прежде чем отдать приказ, он всегда старался найти все вероятные варианты решения, выбрать лучший. Послать батальон за знаменем в гущу войск врага? Люди пойдут. Но много ли шансов, что они смогут выручить знамя? Однако надо же как-то действовать, что-то предпринять! «Любой ценой…» Но что значит — любой? Загубить батальон? Конечно, потом можно было бы доложить: «Сделал все, что мог». Но разве можно, если ты честный человек, только лишь для своего оправдания жертвовать жизнями, вверенными тебе?

Подтверждая решение комбата, Ракитин радировал ему: «Выходите на соединение с нами». Это было два часа назад. А полчаса назад Ракитин получил от комбата по радио новое донесение: батальон проскользнул лесом мимо еще не успевшего уплотнить фронт противника, вышел к своим в нескольких километрах отсюда и сейчас находится на пути в полк.

Нет знамени — нет полка. Суров воинский закон. Суров и справедлив. Полк расформировывается и все офицеры отдаются под суд, если знамя потеряно по малодушию хотя бы одного человека… Ракитин не искал оправданий. Но кого в полку можно обвинить в малодушии? Его? Нет, он шел впереди не из боязни остаться. Он сделал все, чтобы обезопасить знамя. Но неожиданности и случайности — закономерности войны. Самый точный расчет может подвести: воле и уму командира противоборствует воля и ум врага. Нельзя точно предусмотреть, куда враг нанесет удар. Все это так… Но кто снимет с тебя вину, если ты сам наложил ее на себя?

Еще три часа назад, когда прорыв только что был осуществлен, Ракитин по радио доложил комдиву обстановку. Но о том, что знамени нет, умолчал. Не потому, что хотел скрыть. Он еще надеялся.

Его надежда удвоилась, когда ее разделил Себежко, пришедший к нему сразу после прорыва. «Мы же знаем наших людей, — сказал замполит. — Так запросто они знамени не отдадут. Душой не верю, что у врага оно». — «Я тоже, — ответил Ракитин. — Но ведь факт…» — «Он еще не точен», — возразил замполит.

«Надо что-то предпринимать, но что? Что мы можем сейчас?» — Спрашивая так, Ракитин не рассчитывал, что Себежко непременно подскажет ему какой-либо выход. Но Ракитин никогда не видел ничего зазорного для себя в том, чтобы в трудную минуту посоветоваться, — не только с Себежко, но и с любым в полку…

После этого, очень короткого, разговора Себежко снова ушел в батальоны: «Надо подбодрить людей, а то насчет знамени уже слушок пошел».

А Ракитин, подумав, принял решение, пожалуй, единственное, какое он мог принять.

Самых лихих и ловких разведчиков послал он в лес отыскать место, где враг ударил по центру колонны. Может быть, разведчики найдут лейтенанта Холода или кого-нибудь из его автоматчиков? Может быть, знамя не погибло, не попало в руки врага?

…Гулко прогудел зуммер телефона. Ракитин отвел взгляд от огонька плошки, поднял трубку.

Звонили с передовой: вернулись разведчики.

— Ко мне их!

Положив трубку, встал. Нервными шагами стал ходить — от стола к порогу, от порога к столу. Нетерпеливо поглядывал на дверь.

Прошло несколько минут, и на пороге появился молодой офицер в пестрой трофейной плащ-палатке, с автоматом поперек груди — командир разведчиков.

— Ну? — Ракитин круто повернулся на каблуках к вошедшему.

— Прошли туда, мимо немцев, — чуть опустив голову, стал докладывать разведчик. — Повозка там догорает, кони лежат пострелянные, люди наши…

— Знамя? — перебил Ракитин.

— Там немцев полно. Какие мимо идут, какие шарят на повозках, по убитым… Не подступиться. Мы в кустах поблизости смотрели, по лесу — никого не нашли…

— О лейтенанте Холоде ничего не узнали?

— Нет…

Разведчик стоял, потупив взор, словно считал себя виноватым во всем.

«Послать его снова, приказать разыскать, отбить знамя? — Ракитин тотчас же отказался от своей мысли. — Отбить? Но где оно? Может быть, немцы уже отправили его в свой штаб. Нет, нельзя попусту рисковать людьми».

Не знай Ракитин давно этого офицера, он, пожалуй, усомнился бы: а все ли возможное тот сделал? Но он хорошо знал, что командир разведчиков не побоялся бы самого большого риска, если бы видел, что есть хоть малейший шанс. Упрекнуть его не в чем…

— Можете идти! — Ракитин отвернулся.

Скрипнула дверь. Это вышел разведчик. Из-за двери донеслись невнятные, встревоженные голоса. Расспрашивают… Все в полку одной бедой придавлены.

И что можно сделать? Что? Если бы дали хотя бы приказ наступать! Но его нет. Какая пытка! Какая пытка — знать, что вынужден бездействовать, что ничем не можешь отвести беду…

Ракитину захотелось выйти к офицерам и солдатам, с которыми пришел сюда, — они в сенцах и во второй половине избы. Может быть, виновным считают только его? Э, да что об этом!

Он подошел к столу. Посмотрел на телефон. Тянуть больше нечего. Надо докладывать комдиву.

А докладывать для Ракитина теперь, после того что он узнал от командира разведки, стало вдвое тяжелее. Ведь лейтенант, командир автоматчиков, который охранял знамя и пропал вместе с ним, — сын командира дивизии полковника Холода.

Два месяца назад полковник, старый товарищ Ракитина — они еще перед войной служили близ Иркутска командирами рот в одном полку, — как-то позвонил ему: «Алешка мой училище кончил, к нам попал. Я возле себя хотел устроить, да он бунтует. Хочу, говорит, как все. Возьмешь к себе?» — «Возьму!» — согласился Ракитин. «Но, чтоб Алешка не обижался, — никаких послаблений!» — предупредил Холод. Ракитин, помня это, назначил лейтенанта Холода на должность выбывшего по ранению командира взвода автоматчиков. Лейтенант за короткий срок успел побывать в нескольких переделках. В полку его уже уважали за храбрость, шутя говорили о нем: «Холод, а горяч…» Ракитин без колебаний поручил охрану знамени ему. И вот теперь…

Но что поделаешь? Решительным движением Ракитин взял телефонную трубку:

— Первого.

Четыре часа назад, в начале ночи, лейтенант Алексей Холод, завернувшись от лесной сырости в плащ-палатку, сидел вместе со своими автоматчиками, в большинстве такими же молодыми, как он, в окопчике, наскоро вырытом меж сосен в сыпучем, пронизанном твердыми корнями песке. Нескольких он оставил для охраны знамени: повозка с ним стояла среди других повозок позади, на поляне.

…Что затевает враг? Его не слышно, притих. Но он близко, в затянутой сумраком чаще. Первыми его встретят, в случае чего, окопавшиеся впереди. Это солдаты той же роты автоматчиков. И лейтенанту немного стыдно, что он со своим взводом за спиной других. Конечно, всем известно: взвод в резерве. Но вдруг кто-нибудь подумает: «Сынок комдива — потому и позади посажен». Да что поделаешь? Так приказано.