Юрий Стрехнин - Наступление продолжается

Но видывал старшина и таких, которые не сумели выдержать всех испытаний армейской жизни. Ему захотелось, чтобы Ольга и Зина с самого начала поняли, какая суровая жизнь ожидает их здесь. Всегда прямо говоривший то, что он думает, Никита сказал:

— А вы знаете, как здесь девушкам трудно? Бывает, не так у них получается, как им хотелось бы.

Крутые брови Ольги резко поднялись:

— Знаем. Но с нами такого не будет.

— Только не забудьте того, что сейчас говорите.

Ольга вспыхнула:

— Что вы хотите этим сказать?

Никита хотел объяснить, но ему помешал Цибуля:

— Смотрите, девчата, наш комбат идет.

— Который? — спросила Зина, вглядываясь в колонну.

— Да вон по той стороне шагает, молодой, в кубанке.

— Ой! — вскрикнула Зина.

— Что ты? — удивилась Ольга.

Но Зина уже бежала через дорогу, лавируя между повозками.

Было совсем темно, когда вдоль колонны, втянувшейся в широкую деревенскую улицу, прокатилась подхватываемая солдатскими голосами заветная команда: «Привал!»

Забренчали котелки и фляжки, послышался говор, заскрипели отворяемые ворота, застучали колеса повозок, въезжавших во дворы. Обрадованно заржала лошадь, затрещал плетень, задетый колесом, и басовитый голос сердито прокричал:

— Куда прешь, лешай! — И добавил, жалуясь кому-то: — Не конь, а второй фронт. В дороге постромки не потянет, а завидит двор, так и рвет!

Улица быстро пустела. Солдаты расходились по хатам, спеша обогреться и подсушить портянки. Может, через час команда «Становись!» поднимет всех, и колонна выстроится невидимая в ночной тьме, чтобы опять идти и идти по холодной грязи бесконечной фронтовой дороги…

Ольга и Зина весь день шагали каждая со своей ротой, куда их определил Цибуля. Сейчас, сунув под головы свои санитарные сумки, они с наслаждением улеглись на свежей, пружинящей соломе, которую уже успел навалить чуть не до потолка хозяин хаты — приветливый дед.

Зина шумно вздохнула:

— Ой, Оля, болят мои ноги. Сорок километров по такой грязище… Не знаю, как утром подымусь.

Ольга, шурша соломой, повернулась к подруге и сказала серьезно:

— Сами просились. Теперь терпи.

— Как-нибудь вытерпим! — усмехнулась Зина. — Цибуля говорит: хороша пехота, сто верст пройдешь — еще охота.

— Уж твой Цибуля! — поморщилась Ольга.

— А тебе что — старшина больше нравится?

— Больно он нужен со своими поучениями!

— А знаешь, Оля, этот старшина в полку самый замечательный человек. Я слышала: сорок «языков» поймал. И собой он ничего…

— Ох, Зина, и все-то ты уже знаешь… Подумаешь, знаменитый! Ничего в нем особенного. Да и разговор у него…

— Известно, — перебила Зина, — сибирский нрав. Молчит, молчит, а потом сказанет такое…

Ольга промолчала, обидчиво сжав губы: она вспомнила о своем разговоре со старшиной. «Бывает, не так получается». — «По какому праву он мне про такое намекал? Я не затем на фронте…» Она набросила на себя полу шинели, намереваясь заснуть, и отвернулась от Зины.

Но той, видимо, хотелось поговорить еще. Характер Зины не позволял ей заснуть, не выговорившись.

— Олечка! — шепнула она. — А ведь ты не догадываешься. Капитан-то, комбат, — тот самый!

— Неужели?

— Мне самой удивительно. Я знала номер его почты, но что он именно в этом полку, никак не думала.

— Ну и что же теперь?

— Ой и не знаю что…

Капитан Яковенко еще не спал. Приняв доклады командиров рот, распорядившись об отдыхе людей и приказав держать кухню «в боевой готовности», чтобы успеть накормить солдат, в случае если будет получен приказ о выступлении, он дожидался, пока старший лейтенант Гурьев составит донесение.

У изголовья кровати, на скамейке, стоял телефон, уже подключенный к полковой линии. С трудом стянув набухшие от сырости сапоги, капитан лежал на широкой деревенской кровати, застланной плащ-палаткой. Отгоняя наплывающую дремоту, он смотрел, как у стола, при свете тусклой коптилки, Гурьев, еще не скинувший шинель, близоруко щурясь, быстро писал.

Капитан между тем перебирал в памяти события дня, соображая, что ему, хозяину батальона, нужно еще сделать. Пулеметные и минометные повозки сегодня далеко отстали. Надо их теперь поставить в самом центре колонны. В трудных местах бойцы помогут тащить: лошади совсем выбились из сил. У многих солдат сильно износились ботинки. Надо сказать, чтоб из обоза привезли новые и обменяли, но только не всем. Обувь следует приберечь: говорят, на марше прибудет пополнение. Вот уже появились два новых санинструктора… две девушки.

И как неожиданно — одна из них Зина! Вот уж не думал так встретиться с ней. Как хорошо, что она попала именно в его батальон!

Яковенко вспомнил сегодняшнюю их встречу на дороге: откуда-то из-за обозных повозок вдруг вынырнула Зина и раскрасневшаяся, бесконечно счастливая подбежала к нему. Прямо при всех на грудь кинулась. Сколько они не виделись? Год?..

От стола поднялся Гурьев:

— Подпишите, товарищ капитан.

Яковенко привстал, бросил взгляд на донесение, расчеркнулся под ним и снова лег.

— Ложись и ты, — сказал он, — а то, глядишь, скоро опять из штаба позвонят — шагом марш!

— Посты надо проверить.

Гурьев вышел.

«Нет, солдату легче! — подумал капитан, поглядев ему вслед. — Хата отведена, повесил портянки сушить — и отдыхай. А тут, пока все проверишь, да доложишь, да подпишешь, — глядишь, спать-то и некогда: «сверху» команда «Выходи строиться». А Гурьеву и того канительней».

Яковенко положил руку под голову и закрыл глаза. «Сколько же еще продлится этот поход? — подумал он. — Люди терпят, а кони совсем подбились… Как бы не пришлось с повозок на плечи еще кой-чего перекладывать… Легче бой вести, чем такой марш совершать».

Скрипнула дверь. В комнату вошел его заместитель по политической части старший лейтенант Бобылев. Яковенко видел, что Бобылев устал до предела: не легко ему в его сорок пять лет, со здоровьем, подорванным в ленинградской блокаде, шагать такие марши…

Капитан подвинулся на кровати, освобождая место рядом с собой:

— Ложись, Николай Саввич!

Замполит присел на корточки возле аппарата и, взяв трубку, стал разыскивать агитатора полка. Он хотел узнать последние новости и рассказать о них бойцам.

Повернувшись на бок, Яковенко увидел, что Бобылев, уже начав разговор, вдруг сразу как-то посветлел. С его худого лица мигом исчезла усталость, многочисленные морщины на лбу и у седоватых висков разгладились.

— Немцев от Ленинграда погнали! — ликующим голосом проговорил он.

— Неужели? — привстал Яковенко.

— Точно! Полный конец блокады! Сводка за двадцать седьмое января!..

— Ну, поздравляю!

Яковенко, приподнявшись с кровати, горячо пожал руку Бобылеву. Тот встал и торопливо шагнул к выходу.