Иван Шамякин - Зенит

Лицо земляка моего перекосилось, и с ослепшими глазами, точно бельмо их затянуло, он двинул на меня, сталкивая со скалы. Еще шаг-два, и я мог бы слететь в озеро.

Семен хрипел, задыхаясь:

— Там могут быть люди! Могут! Мертвые. Хочешь посмотреть? А я не хочу! Не хочу! Я смотрел. При мне комиссия могилы открывала под Речицей. Ты не видел… Ты не видел, что это такое! А я не могу. Мне нужно выполнить боевую задачу: найти место для НП, начертить схему дороги, линии связи…

Я схватился за шероховатый ствол березки.

— В озеро столкнешь.

Семен оглянулся, поспешно соскочил с гранитного возвышения. А я сел на скалу в странном изнеможении. Появилось ощущение, что я, старший по званию, делаю что-то не то, но что — я не знал. Возразить Семену не хватило сил и прав. В конце концов, в нашем походе он старший, он ведет меня. Сам Колбенко посоветовал: «Жеребенком не резвись. Слушайся Тамилу, он парень практичный».

Дальше шли совсем молча, будто крепко поссорились, каждый со своими мыслями. Интересно, в чем они расходились и в чем сходились, наши мысли?

Я думал, какой я счастливый — родители мои, сестры живы, освобождены, только брат, который в армии с сорок первого, не отзывается, но вместе с мамой я не теряю надежды, что он жив. Я думал о горе Семена. Но с особенной болью — о горе Лидиных родителей. Если они живы, получат ее письма, обрадуются. Напишут ответ. И тогда мы пошлем страшное сообщение. Я попросил Данилова, Муравьева до получения письма из ее родной деревни (кто его напишет — мать, сестра, родственница, сельсовет?) не писать туда о ее трагической смерти.

Мы шли небыстро, но без остановок. Даже мое предложение остановиться на обед Семен отклонил. Я пожевал галету на ходу. И рано, когда солнце стояло еще над лесом, пришли в район, где должны были поискать место для НП.

Дорогу мы потеряли только у того, первого озера, потому, наверное, что не пошли налево, где жили когда-то люди, а обошли озеро справа. Между прочим, вынуждены были раздеваться, чтобы переправиться через неглубокую, но бурную и обжигающе холодную реку. Потом мы вышли на более торную лесную дорогу, проложенную, пожалуй, не случайным следом, и, минуя четыре озера, вышли к пятому, большому, озеру.

Отмахали верст двадцать пять — и ни одной живой души. Даже жутковато стало.

— Хоть бы какого лося встретить, — сказал я.

— Хоть бы зайца, — поиронизировал над моим желанием Семен.

— Напрасно мы в деревню не пошли. Если там людей нет, то животные могли быть. Собаки не оставляют…

— Не ной, — осек меня Семен. — Одичавшей собаки тебе не хватает?

Скажу честно, я уж начал сожалеть, что пошел с этим человеком. Хотел развеять свою боль. Хотел ему помочь хотя бы на время забыть о его горе.

Называется, помог. За день перебросились десятком коротких слов. Идем как неприятели. Еще тяжелее на душе стало.

С берега озера мы сразу увидели наш будущий НП. Готовый. Сама природа позаботилась о наилучшем месте, а люди построили жилье.

В озеро врезался мыс, длинный, на полкилометра, и узкий; с нашей стороны он был похож на лису: перешеек — хвост, дальше — тяжелый озадок, поскольку на нем росли осины, выгнутая спина, широкая голова и узкая морда, опущенная в воду. И цвет рыжий. Странно. Вокруг вода, а трава пожелтела. Скала! За осинником мыс был почти голый — с редким кустарником. А на «лбу» «лисы» стояла черная избенка. Рыбачья, конечно. Оттуда, с носа мыса, от избушки, открыто все небо, от зенита до горизонта, на запад — через все озеро, да и восток не закрыт — лес далеко. Лучшего места для воздушного наблюдения не могли бы придумать всем дивизионом.

У Семена даже глаза загорелись.

— Вон! НП! Видишь?

— Вижу. А если там люди?

— Люди? Малых детей нет — выселю. Своей властью. Война! Люди должны помогать врага бить, а не прятаться в глуши, чтобы семгу жрать. Расчет будет жить как в раю. Хватит, намерзлись на Кольском! Сами себя кормить будут… подберу архангельских рыбаков… и в штаб рыбки принесут, когда за хлебом приходить будут. Посмотришь, какая тут рыба! Пальчики откусишь. Ах, дурак, не захватил пару крючков и шнур. Сегодня бы угостил тебя такой ухой, какой ты и во сне не едал. Да там, думаю, снасти найдутся. Вот повезло! Шел через лес и голова болела: где при таких углах обзора посадить НП?

Я не верил собственным ушам: Семен так разговорился! Тирада. Доклад. За целый день и пятой части того не сказал. Я порадовался за него. Порадовался, что так серьезно отнесся к подбору места для НП, что о людях, которые будут нести здесь службу, так думает — по-командирски, по-отцовски. Я, грешный политик, всех выгод не сообразил и так не обрадовался.

Избенка была пустая и незапертая, только щеколда наброшена, чтобы зверь не открыл двери. Про такие избушки я читал, в тайге охотники даже запас продуктов оставляют в них — для тех, кто может попасть в беду, заблудиться, обессилеть. Великий закон человеческой взаимопомощи! Есть ли такой обычай у карел, я не знаю. Судя по месту возведения, по кольям, торчавшим за домом — на таких по всему земному шару сушат сети, — халупа явно рыбачья. Однако рыбой не пахло ни в ней, ни около. Рыбу тут давно не ловили. Но нельзя сказать, что жилье покинуто и запущено. Нет. Аккуратно подметено. От грубки с лежанкой — такой же, как и у нас в Белоруссии складывают, разве что меньшей, площади не хватило на большую, — тянуло недавним дымом. Вареной еды не чувствовалось, но словно бы пахло сожженным можжевельником, будто что-то коптили. Но что? Рыба и мясо при закрытых дверях и окнах за месяц не выветрились бы. Однако что-то же варилось. Какая-то постная пища. Но что?

Мое исследование запахов Семена не заинтересовало. Он сразу разместился надолго и, осматривая «хозяйство», не переставал восторгаться подарку судьбы для НП. Чертил схему. Прикидывал место для наблюдательного пункта. На сколько человек можно поставить нары? Не очень просторно, однако же не землянка! Рубленая изба. Доведется зимовать — никаких забот: ни с дровами, ни с доставкой продуктов, полная гарантия сохранения телефонной линии в таком лесу. Кто ее тут порвет?

Рассуждения и заботы Семена радовали. Всегда приятно, когда человек отдается делу так, что и про боль свою забывает. Он и мне передал рабочее настроение и простую радость от нашей удачной находки, отсутствия проблем с жильем — не надо никого выселять. Если хозяин и есть тут, то один, без семьи, без детей. Об этом вещи говорили: один сенник, ведро, единственная алюминиевая миска и деревянная ложка. А найденные в дощатой пристройке топор, лопата, пила, не двуручная — ножовка и меня обрадовали, пожалуй, так же, как и Семена. Не столько тем, что хозяйничал здесь явно один человек, сколько очень уж мирным и гражданским своим видом — эти простые, ежедневного употребления вещи. Без пилы и топора и в армии не обойдешься, но у нас они — дополнение к оружию, к пушке, как клины к лапам, канат… Команда: «Канат! Орудие!» — чтобы привести пушку из исходного состояния в боевое и наоборот.