Георгий Жуков - Один МИГ из тысячи

Эх, если б знали наши летчики в те дни, что где-то здесь, рядом, в неописуемом хаосе отступления армии Клейста суетится осатанелый от горечи поражения Гитлер! С каким удовольствием они припечатали бы его своими бомбами к донской земле! Но об этом, повторяю, они узнают лишь много лет спустя, пока же Покрышкин и его друзья, охваченные великолепным настроением по поводу первого в их жизни большого наступления, успешно воюют в Донбассе.

А над Гитлером и его вооруженными силами нависает тень еще более грозной катастрофы. Командующие группами армий «Север» фон Лееб и «Центр» фон Бок шлют в ставку верховного главнокомандования все более панические донесения. Пока Гитлер, находящийся под Ростовом, требует от Браухича «возможно скорее» перебросить по железной дороге в армию Клейста сто пятьдесят шесть танков и приказывает «возможно скорее перейти в наступление» в Донбассе, советские войска наносят один за другим удары под Тихвином, потом под Ельцом и, наконец, под Москвой.

Гальдер едва успевает записывать в своем секретном дневнике новости —одну тревожнее другой:

«2 декабря. На фронте группы армий «Север»... противник готовится предпринять большое наступление... Создается впечатление, что командование группы армий не полностью осознает возможность такой угрозы в настоящее время.

3 декабря. В районе южнее Тима и Ельца обстановка обостряется. Нажим, оказываемый противником с направления Каширы, вынуждает 17-ю танковую дивизию к отходу. Противник атакует с востока, севера и запада... Окружение отдельных немецких частей.

4 декабря. Противник усилил сопротивление... В районе Ельца контратаки противника.

5 декабря. Гудериан решился на отвод своих войск от Тулы. Намеченное наступление 3-й и 4-й танковых групп должно быть отменено. Противник прорвал наш фронт в районе восточнее Калинина... Фон Бок сообщает: силы иссякли».

Советские войска уже начали свое мощное наступление под Москвой. Но Гитлер, вернувшийся из-под Ростова, все еще пребывает в упоении своими мнимыми подвигами. Он снова и снова требует послать Клейсту танки и начать наступление в Донбассе; пресмыкающиеся перед ним генералы вермахта поддакивают ему: «Все идет отлично!»

В дневнике Гальдер 6 декабря коротко записывает:

«Во второй половине дня был доклад фюрера. Он остановился на анализе соотношения сил. Превосходство над противником. Ближайшей задачей признается пополнение войск. В силе остаются ранее поставленные задачи. На фронте группы армий «Юг» — захват района излучины реки Донец как подготовительное мероприятие для захвата Майкопа. На фронте группы армий «Север» — ликвидация противника в районе Ладожского озера. Соединение с финнами — это задача, которая должна быть выполнена в течение этой зимы».

И здесь же рядом:

«Вечерние данные об обстановке: в результате наступления противника на северный фланг 3-й танковой группы создалась необходимость отвода наших войск, находящихся южнее Волжского водохранилища... Положение У Тихвина заслуживает самого серьезного внимания. Командиры корпусов считают, что обстановка очень серьезная».

Назавтра Гальдер записывает еще более горькие слова:

«События этого дня ужасающи и постыдны».

И, наконец, 8 декабря он признается наедине с собой, что планы вермахта потерпели крах и что отныне гитлеровская Германия стоит перед страшной перспективой:

«Если мы примем решение на отход, то мы потеряем при этом большое количество вооружения и материальной части. Но если противник начнет большое наступление, то последствия этого даже трудно сейчас предусмотреть. Следовательно, если мы не сможем создать резервы, то нам грозит опасность быть разбитыми...»

Пять дней спустя, 13 декабря, Покрышкин, Фигичев, Труд и другие летчики, собравшись тесным кружком на командном пункте у радиоприемника, внимательно слушали подробное сообщение Советского Информбюро о провале гитлеровского плана окружения и взятия Москвы. 13 танковых, 33 пехотных и 5 мотопехотных дивизий бросил Гитлер в бой, начав 16 ноября свое второе генеральное наступление на столицу. Потеряв свыше 85 тысяч солдат и офицеров, 1434 танка, 5 416 автомашин, сотни орудий, армии Гудериана, Гота и Хюпнера покатились на запад.

И хотя путь к победе оставался еще очень долгим, но отдаленный ее отблеск уже осенил подернутые изморозью знамена советских войск. У людей начало пробуждаться бодрящее сознание превосходства над противником, и сам ход мышления стал иным: теперь они думали о наступлении...

Девять дней спустя в полк пришел приказ о награждении отличившихся летчиков. Иванов, Лукашевич, Покрышкин и Карпович получили ордена Ленина, а Крюков — орден Красного Знамени. Говорили, что полк представляется к гвардейскому званию — в те дни уже создавалась советская гвардия. Год заканчивался хорошо. Вспоминая пережитое, Покрышкин признавался себе, что в июне и в июле трудно было даже мечтать о таких успехах: фашисты остановлены, фашисты пятятся, полк идет вперед!

В штабе Саша видел любопытную табличку, составленную командиром, — итог работы полка. С 22 июня летчики сделали 3 583 самолетовылетов и провели 40 воздушных боев. Они израсходовали 595290 патронов и 20 150 килограммов бомб. Полк уничтожил 82 немецких самолета, 33 танка, 379 автомобилей, 56 орудий, более 2 200 солдат и офицеров. За отличное ведение разведки в ходе ростовской операции полк получил благодарность Военного совета 9-й армии.

Покрышкину было приятно чувствовать, что и он сделал немало: на его личном счету записано 316 боевых вылетов, 26 воздушных боев, сбито 4 самолета. И все-таки Саша испытывал некоторую неудовлетворенность: желал чаще драться в воздухе. Хоть он и понимал, как важна воздушная разведка, хотелось самому каждый день настигать самолеты противника, и трудно было всякий раз заставлять себя уходить от встречи с «мессершмиттами», соблюдая инструкцию: разведчикам в бой не вступать.

— Неисправимый истребитель! — говорил, подшучивая над Сашей, Фигичев. Но тому было не до шуток...

Маленький шахтерский поселок Дарьевка жил в ту морозную зиму суровой жизнью. Все вокруг было мертво. Еще в августе остановили свой бег гигантские шкивы шахтных копров, погасли огни в кочегарках, застыли насосы, день и ночь гнавшие раньше на поверхность потоки рыжей подземной воды, остро пахнущей серой и колчеданом. Под эстакадами валялись измятые, ржавые вагонетки. Мрачные серые пирамиды отработанной породы высились, как надгробные памятники, над умершими шахтами.

Горняки ушли в армию, и теперь, когда немцев прогнали отсюда, восстанавливать шахты было трудно. Лишь старики, еще помнившие немецкого барона, которому в старину принадлежал этот рудник, да шахтерские жены с малыми детьми копались в неглубоких шурфах, которые раньше презрительно звали «мышеловками». Теперь «мышеловки» стали основным источником топлива. Люди работали молча, с натугой, зло, без звонких песен и соленых шуток, которыми славились когда-то острые на язык шахтеры. Недолго побыли фашисты в этих местах, но успели и здесь оставить свой страшный след...