Вера Кетлинская - В осаде

В её голосе звучала такая страстная надежда, что Алексей коротко ответил:

— Будем надеяться.

Но Серёжа Пегов воспользовался случаем, чтобы вступить в беседу, и начал рассуждать о противоречиях империализма и о том, что война есть продолжение политики другими средствами.

— Вот и надо уничтожить империализм и противоречия вместе с ним, — прервала его девушка. — Ну, я пойду самовар ставить.

Она ушла, сразу растаяв в темноте, а Носов сказал:

— Лекция не удалась.

— Нельзя упрощать понятия, — буркнул Серёжа.

Алексей смотрел, улыбаясь, в ту сторону, где исчезла девушка. Он увидел, как приоткрылась дверь и в мутной полосе синего света мелькнула фигурка с винтовкой за плечом. Он не видел её лица и не знал, какая она, эта девушка, отразившая две немецкие атаки. Но хотел видеть её прекрасной.

Танкисты обосновались на позиции. Алексей отправил Кривозуба связаться с командиром отряда. По-прежнему было совершенно тихо. Изредка взлетали над фронтом немецкие ракеты, и в неестественно ярком, неживом свете блестели мокрые листья на берёзках, укрывших танки. И в этом же злом свете Алексей увидел, как вышла из дому Шура и припала к стене, прижимаясь к ней ладонями, втянув голову в плечи. Через минуту в темноте раздался её голос.

— Товарищи танкисты… чай пить..

— Так я схожу, ребята, пока тихо, а потом вас по очереди отпущу, — виноватым голосом сказал Алексей и пошёл вслед за девушкой, с волнением ожидая, что она обернётся к нему на свету и окажется той самой, какою представилась, с белокурой косой у нежного плеча, с глазами такими, что посмотришь и сам себе покажешься грубым, неуклюжим, недостойным…

Отца не было дома, мать приветливо шагнула навстречу.

— Добро пожаловать. Самые дорогие гости!

Мать была высока и пригожа той особою пригожестью старости, когда черты былой красоты и щедрая, испытанная во многих жизненных обстоятельствах, доброта души явственно проступают сквозь морщины и как бы осеняются мягким сиянием седины.

Шура прошла в глубину комнаты, поставила в угол винтовку, скинула пальто и шапку. Косы не было, прямые русые волосы, примятые шапкой, были коротко острижены и открывали сильную, с полосою летнего загара, шею. Шура провела гребёнкой по волосам, взлетавшим, как пух, привычным движением уложила их и обернулась к Алексею. Её небольшие карие глаза сверкали, раскрасневшееся на холоду лицо дышало свежестью, оно было проще и грубее, чем представилось Алексею, и вся её фигура, обтянутая узкой чёрной юбкой и белым свитером, была крупнее и полнее, чем показалось на улице. Но Шура, словно поняв, что Алексею очень хочется быть очарованным, улыбнулась ему с добродушной и немного лукавой доверчивостью. В её улыбке и обращении было обаяние, которого он искал и её крепкие руки, легко поднявшие большой самовар, показались ему прекрасными, и через минуту ему уже нравилось в ней все — и сильная загорелая шея и деревенский румянец, пылавший на круглых щеках, и глаза — небольшие, но горячие, быстрые с золотыми искорками.

Товарищи ждали его, и надо было торопиться. Терзаясь угрызениями совести, Алексей всё-таки затянул чаепитие и вёл неторопливый разговор с хозяйкой, не решаясь заговорить с Шурой. Ему страшно было, что она скажет что-нибудь не так и обаяние нарушится.

— Как же вы дочку в бойцы отпустили? — спросил он мать.

Она повела плечами.

— Разве лучше будет, если они в дом ворвутся и что-нибудь над нею сделают?

— Я же только помогаю, — вспыхнув, объяснила Шура. — И папу разве оставишь одного? Он ведь старенький уже, папа… за ним не доглядишь, — простудится или к немцам попадёт…

И ему снова понравилось, что она не рисуется и не скрывает при нём своей дочерней нежности. Он старался поймать её взгляд, она приметила это и всё чаще быстро поглядывала на него, так что золотые искорки в её глазах прыгали. Но когда он волей-неволей допил свой третий стакан и отказался от четвёртого, она вскочила с места:

— Самовар-то стынет, а товарищи ваши не напоены!

И он вынужден был уйти, со стыдом признаваясь себе, что впервые забыл о товарищах и что Шура выставила его за дверь.

Ночью спать не пришлось. Вернулся из штаба отряда Кривозуб и доложил, что, по данным разведчиков, немцы готовятся к новой атаке посёлка, так что в штабе особенно радуются прибытию танков. После участия в операции Каменского Алексей увлекался планами неожиданных дерзких ударов и считал, что чем больше будет проявлено дерзости, тем несомненнее будет успех. Но сможет ли неопытный отряд самообороны поддержать дерзкие действия танков? Алексей сам отправился в штаб, и всё ему там понравилось — деловые люди, спокойная уверенность, восторженное уважение к танкам и готовность поддержать их всеми силами. Командир и начальник штаба хорошо поняли, какие выгоды можно извлечь из внезапного появления танков, и с увлечением обсудили с Алексеем все возможные варианты боя. Алексей изучил карту и данные разведки, договорился о связи и взаимодействии. Когда вернулся к себе, он не хотел спать и с нетерпением ждал утра.

Светало. Над мокрою землёю стлался тяжёлый сизый туман. Как корабль, выплывал из тумана домик, где жила Шура. И окна его уже ловили первые проблески света. За одним из этих окон спала она, дыша безмятежной молодой силой. Глаза закрыты — спят. И золотые искорки тоже спят…

Переведя стеснённое дыхание и заставив себя отвернуться от её окон, Алексей окинул рассеянным взглядом подёрнутое туманом пространство, отделявшее его от немцев. Там, над туманом, как над разлившейся в половодье рекой, чернели верхушки деревьев, и в том лесу были сейчас немцы. А Шура, наверно, с детства бегала туда по грибы…

Туман из сизого стал розоватым. Алексей увидел, как эту качающуюся розоватую пелену прорезали багряные вспышки. Режущий свист пронёсся над головою, и в уши ударил гул многоорудийного залпа.

В этот день Алексей долго томительно выжидал, бездействуя, чтобы до времени не обнаружить себя. Потом его танки рванулись в контратаку, совершенно внезапно для немцев, и немцы побежали, бросая оружие. Это был момент радости и азарта, танки преследовали бегущих, расстреливали их и давили гусеницами, с ходу ворвались в немецкое расположение и нанесли немцам порядочный урон. Но уже на отходе, посреди «ничьей» земли, танк Смолина тяжело вздрогнул, повернулся и осел набок. Пока все пушки, имевшиеся в распоряжении заводского отряда, старались прикрыть своих и заставить замолчать немецкие батареи, Носов осмотрелся и доложил, что застряли прочно. И в эту минуту его ранило в шею. Немцы усилили огонь, а потом пошли в атаку, мечтая, должно быть, захватить танкистов живьём. Алексей был слишком поглощён боем, чтобы заметить, как и когда появился рядом танк Гаврюшки Кривозуба.