Александр Одинцов - Огненная вьюга

— Когда будем делать завал и производить его минирование? — спросил начальник штаба.

— Не позднее чем за час-полтора до рассвета, — ответил командир отряда, — чтобы он был сюрпризом для фашистов. А если, как развиднеется, немцы попытаются разминировать и растащить завал, мы помешаем им это сделать огнем из всех видов оружия. Пусть к нему стянется с обеих сторон побольше автоколонн, чтобы нашей авиации было над чем поработать. Да и наших людей следует рассредоточить вдоль дороги. Во-первых, это создаст у противника иллюзию нашей многочисленности, во-вторых, даст возможность осуществлять маневр огнем. Впрочем, детали уточним при рекогносцировке.

— Это все так. Но вы ничего не сказали о самом главном, товарищ капитан, — заговорил старший лейтенант Алексеев. — Во взводе нет мин, мало взрывчатки, да и боеприпасов кот наплакал. Правда, к трофейному оружию патроны имеются, но его у нас немного. Я же докладывал…

— Мне это известно, — перебил командир отряда. — С нашими запасами мы и получаса не продержимся. Но штаб фронта сообщил, что нынешней ночью нам будет сброшено с самолетов все необходимое для операции. Кроме того, обещают подкинуть продовольствия, медикаментов и еще кое-что.

— Вот это здорово! Дадим тогда фрицам копоти, — радостно воскликнул старшина Шкарбанов, назначенный командиром взвода вместо погибшего Васильева.

— А до получения обещанного груза отдыхать, что ли, собрались, товарищ Шкарбанов? — спросил Огнивцев. — Ведь в нашем распоряжении до прихода самолета почти целые сутки и есть еще у нас, как говорится, порох в пороховницах. Есть еще чем устроить концерт для немцев на шоссе.

— Ну, знамо, пошабуршим и тем, что есть, — согласился Шкарбанов.

Шевченко задумался. Конечно, можно было наскрести все оставшиеся боеприпасы, взрывчатку и навалиться сегодня же всем отрядом на противника из засады. Но этого, пожалуй, не стоит делать. Во-первых, потому что нападение насторожит противника и заставит его проявлять большую осторожность при движении по шоссе, усилить его охрану, во-вторых, отряд останется совершенно беспомощным, если из-за непогоды или каких-нибудь других непредвиденных обстоятельств самолет не прилетит и не сбросит боеприпасов и взрывчатки. Нет, рисковать нельзя. Оставаться во вражеском тылу без них невозможно.

И командир решил с утра направить к шоссе взвод Алексеева, усиленный стрелковым отделением, вооруженный трофейным оружием, а с получением груза навалиться на оккупантов всем отрядом во взаимодействии с авиацией.

Вскоре Алексеев увел своих бойцов на шоссейную дорогу, а оставшиеся занялись подготовкой заранее выбранного пункта к приему транспортного самолета. Он располагался в километре южнее деревни Власково, где и разложили прямоугольником шесть костров из сухих дров. Выделили команду костровых, наблюдателей за парашютами в радиусе 500—600 метров от центра площадки и в помощь им группу бойцов для сбора и доставки грузов на волокушах. Общее руководство встречей возлагалось на начальника штаба отряда, а непосредственное — на старшину Кожевникова.

Командир и комиссар провели бессонную ночь. Предстояла еще такая же. И командир предложил комиссару вздремнуть хотя бы часок. Легли на полу кухни барака на душистом сене, накрытом плащ-палаткой. Духмяное сено пахло летом, разнотравьем, приятно кружившим голову. Но ни Шевченко, ни Огнивцеву не спалось. Волновали мысли о предстоящей операции, которая, как они понимали, может оказаться самой тяжелой для отряда. Отгоняя тревогу, умышленно не говорили о возможной задержке самолетов — и транспортных и бомбардировщиков, что вызовет необходимость выполнять приказ своими оскудевшими средствами; а это почти верная гибель всего личного состава. Вспоминали эпизоды былых схваток во время осеннего Велижского рейда, боевых товарищей, которые навсегда остались на смоленской земле, Валдае.

Шевченко и Огнивцев были не просто друзьями. Смертельно опасный поход по вражеским тылам сблизил их, научил понимать друг друга с полуслова и высоко ценить, сделал побратимами. Почти три месяца они спали в одной палатке, ели из одного котелка, когда надо было, рядом шли в бой… В те дни Шевченко был принят кандидатом в члены ВКП(б). И рекомендовал его в партию комиссар.

В дверь постучали, и на кухню вошел с закопченным чайником в руке старшина Кожевников:

— Товарищи командиры, пока обед поспевает, чаек вскипел. Гляжу, вы не спите. Может, погреетесь?

— Спасибо, старшина, за заботу, — ответил Шевченко. — В самый раз чайку попить. Вставай, комиссар, чего лежать, все равно не спится.

Встали, сели за дощатый столик, налили кипятку с душицей, надерганной, видать, из сена. Тепло, тихо, покойно, горячая кружка в ладонях… Что еще солдату надо! Не домашняя обстановка, конечно, и покой обманчив — где-то неподалеку враг. Но и здесь, как во сне, зримо всплывают воспоминания о самом близком и родном уголке, где родился и вырос. Не велик тот уголок у каждого — у кого деревенька, у кого городок, тихая улица или вовсе один лишь домик. Но нет на свете их милее и краше и ничто не согревает так сердце, как память об этой, только твоей маленькой родине. Без нее немыслима и та могучая, большая, за которую идет сейчас великая битва.

Забыл командир про чай, задумчиво смотрит через мутноватое запотевшее стекло окна на белые от снега деревья, вздыхает. Далеко, видать, отсюда его мысли. Взгляд непривычно мягкий.

— Чего вздыхаешь, командир? — спросил комиссар.

— Далеко враг забрался на нашу территорию, дорогой мой комиссар, — ответил Шевченко. — Долго и тяжело придется выпроваживать его восвояси.

— Да-а, нелегко, конечно. Но начало, Александр Иосифович, уже положено. И, мне кажется, очень важно то, что разгром немцев начат именно под Москвой.

— Ну, не скажи, гораздо лучше было бы, если б мы им башку скрутили еще под Минском. А то видишь, куда они дошли. Я как вспомню свою Белгородчину, представлю, как по ней фашисты шастают, — сердце кровью обливается. Кто виноват, что врага так далеко допустили? Мы, комиссар, мы! Со всех нас спрос от маршала до рядового. Тебе-то полегче, до твоих родных краев немец не дотопал да и не дойдет уж теперь…

— Ты прав, командир. До Коми им не добраться. Но дело ведь не в том, что моя республика занимает, так сказать, выгодное географическое положение и вроде бы недоступна для врага. Чепуха! Допер бы немец и туда, если бы ему здесь, под Москвой, рога не обломали…

— Так-то оно так, — задумчиво сказал Шевченко. — Я к тому говорю, что по-хорошему завидую тебе. И война твой край обходит и у самого тебя вся жизнь путем. А вот у меня все не слава богу. То одно, то другое, вся дорога в ухабах…