Николай Кожевников - Гибель дракона

После короткого раздумья генерал проговорил:

— Да, японцы готовятся серьезно... — помолчал, делая какие-то пометки на листке бумаги. — Важную персону придется нам бить. У этого Ямады должно быть большое самомнение. Потомственный генерал!.. — и вновь коротко обратился к полковнику: — Что еще?

— Я вам принес письмо из Китая. То, с которым пришел к нам партизан Ван Ю, член Китайской коммунистической партии. Он еще доставил чемодан, выкраденный у атамана Семенова. Интересно, что вокруг отряда семьсот тридцать один нашими союзниками, — полковник улыбнулся уголками губ, — ведется оживленная разведывательная работа. Я располагаю сведениями: там действует известный на востоке шпион Айронсайд-Гонмо. В свое время он орудовал на нашем севере. Гонмо пытается выкрасть секреты Исии. В чемодане атамана Семенова оказались две пленки с портативного звукозаписывающего аппарата. Разговор велся на английском языке. Вот перевод, — он положил перед командующим пачку бумаг. — Отряд семьсот тридцать один разрабатывает бактериологическое оружие, которое японцы уже применяют, заражая пограничные водоемы. Раньше мы это лишь предполагали, теперь у нас документы. В течение лета на нашем участке заражено три колодца. Один — в расположении полка Сгибнева — брюшным тифом, два других — у хутора Абагайтуя — дизентерией. Китайская печать опубликовала летом сообщения о внезапно начавшихся эпидемиях чумы и холеры на оставленной японцами территории. Чума вспыхивает и после появления японских самолетов.

— Да... — командующий полистал страницы. — Интересная беседа... «Счастлив вас видеть, дорогой господин Кавасима...» Гм... «Счастлив». «Некоторые сведения о вашей работе под руководством господина Исии...» Кавасима — работник отряда?

— Начальник одного из отделов. Крупная фигура.

— Да... «Стране, за которой будущее, Америке». Ишь ты! О будущем заговорили, — он просмотрел всю запись. — Ну-ну... Вы с начальником санслужбы связались?

— Так точно. Вот его заключение о материале: «В беседе Кавасимы нет секретных сведений о методах выращивания бактерий. Эта запись — популярное изложение истории развития микробиологии, во многих частях дилетантское, с позиций идеализма».

— Ясно. Где Ван Ю?

— Неподалеку, в городе. Вот письмо, — полковник подал листок, испещренный тысячами знаков. — От жителей Маньчжурии. Здесь больше трех тысяч подписей. Подписывались выборные за целые общины и даже районы. Ван Ю настойчиво требует свидания с вами.

Командующий прочитал письмо. Встал, подошел к окну, отдернул синюю штору.

Гулял по городу сердитый ветер. Бил в окна сухими желтыми листьями, подметал улицы. Пыль и снег кружились на площади под фонарями. Около подъезда ходили часовые в тулупах. «Если вы не поможете, кто вам поможет?» — слова эти не давали покоя. «Тяжело. Гибнут люди».

— Пригласите, пожалуйста, товарища Ван Ю завтра днем сюда.

Полковник понимающе склонил голову и вышел.

Приходили с докладами начальники служб, отделов, управлений. Начальник штаба принес на подпись приказ об осенней поверке.

— Обязательно посылайте поверяющими офицеров-фронтовиков. Привлекайте выздоравливающих из госпиталей, из запасного полка. Установить нашу боеготовность — вот главное.

Утром свет в окнах штаба погас. Но люди работали. Машина командующего стояла в гараже, и шофер, склонившись над рулем, тихонько похрапывал. Свистел ветер в голых сучьях деревьев, срывая последние листочки. Хлопал красный флаг над зданием штаба. И сменившиеся часовые шагали вдоль подъездов, легко ступая валенками по чисто подметенному ветром асфальту.

Трудным показался Михаилу ночной путь через перевал к японской дороге. Впереди неторопливой походкой крестьянина шагал Лю Цин. За ним, часто поскальзываясь на обледеневших ступеньках, шел Римота. Каждый нес по две мины да еще маузеры с запасом патронов. Все трое молчали: лес не любит шума. Не только зверь может быть в лесу, не только! Лю Цин, будто ночная птица, видел все вокруг, определяя дорогу по заплывшим корой засекам, по одинокому дубу или живому, даже зимой звенящему ручейку, спрятанному среди корней. Уже за полночь они подошли к повороту дороги, лежавшей на узкой бровке крутого голого обрыва. Выше дороги рос густой кустарник — бузина, молодые дубки, мелкие колючие ели. Ночь оставалась ветреной и беззвездной. Луна ныряла среди туч, ее неверный свет изредка заливал горы, рисуя причудливые картины, но тут же все снова погружалось в кромешную тьму.

Отдохнув, Михаил и Лю Цин спустились вниз. Римота передал им мины. Около часа все трое молча долбили ямки. Лишнюю землю собирали в шапки и относили в кусты. В последний раз осмотрев железные грубые ящики, Михаил вложил запалы и приступил к самому ответственному — маскировке. Покончив и с этим, приказал отходить в кусты.

Дорога казалась давным-давно заброшенной, забытой в слепящем мраке. И подумалось партизанам, что, может быть, здесь вовсе и не ходят, не ездят никогда японцы. Сблизив головы, они долго шепотом советовались. Острожный Лю Цин предлагал отойти в лес и понаблюдать. Михаил хотел ждать на месте. Римота, немного подумав, вздохнул и приглушенно заговорил:

— У нас есть старая сказка о кукушке. Было трое. Один говорит: «Надо найти кукушку и заставить ее петь». Другой: «Надо поймать кукушку, она запоет „сама“». А третий: «Подождем, когда она прилетит, тогда найдем и поймаем». Сан Фу сказал нам, когда посылал на задание: смотрите сами. Мы нашли дорогу. Поймали. Теперь подождем, когда она запоет. Патроны назад нести тяжело. Все время в гору.

— Будем ждать! — решил Михаил.

Лю Цин ничего не ответил. Он молча вынул пустую трубку и уже сладко посасывал ее, как ребенок пустушку. Поворочавшись, он устроился поудобнее и затих.

Минуты ожидания складывались в часы, равные вечности. Михаил много раз вскакивал: слух ловил рокот мотора, уставшие глаза видели свет фар. Но это только мерещилось, и он ложился снова. Лю Цин шепнул:

— Закрой глаза, товарищ. Лучше будешь слышать.

Но лежать с закрытыми глазами было совсем тяжело. Наплывала мягкая, колеблющаяся дремота. Михаил вздрагивал, в смутном испуге открывал глаза, но вокруг — ничего. Вой ветра, однотонный шум леса и — темнота.

Под утро ударил крепкий мороз. Все продрогли. Зубы начинали выстукивать тревожную дробь. И лишь в тот час, когда над дальней вершиной блеснула светлая полоска зари, когда смутно завиднелась дорога, партизаны, наконец, услышали приглушенное жужжание моторов.

Лю Цин неторопливо вставил запал в единственную на троих гранату. Римота щелкнул затвором. Снова сблизив головы, они условились стрелять по сигналу. Уж если не взорвется мина под колесами, только тогда кидать гранату: детонация вызовет взрыв.