Николай Кожевников - Гибель дракона

В камере номер сорок четыре было очень тихо, хотя никто не спал. Заключенные, тесно прижавшись друг к другу, удивленно раскрытыми глазами смотрели на дремлющего ребенка Лизы. Ему было уже два месяца, но все равно он был чудом для них — отрешенных от жизни людей. Ребенок не видел дневного света, не знал иного тепла, кроме материнской груди. Когда он спал, тишина в камере ничем не нарушалась. Заключенные боялись двинуться. Даже шепотом не говорили.

Лизе после родов выдавали усиленное питание. И она чувствовала себя бодрее. Первое время, пытаясь поддержать товарищей, она делилась с ними своим пайком. Но однажды это заметили надзиратели, и с тех пор во время раздачи пищи в дверях камеры стоял японец. Он наблюдал за Лизой и уносил остатки пищи. Просить его было бесполезно. Он смотрел пустыми, ничего не выражающими глазами.

Первое время Лизе каждую минуту казалось, что вот сейчас у нее отберут этот теплый живой комочек, неотъемлемую часть ее самой, и будут мучить так же, как мучают всех в этом доме пыток. Но никто ребенка не отбирал. Наоборот, и ее, и новорожденного часто осматривал врач, заботясь об их здоровье. Это был тот самый человек в белом халате, который не так давно привил ей болезнь и заставил метаться в бреду. Она бы с гневом отказалась от его забот... если бы была одна. Все чаще и чаще хмурилась Лиза при мысли, что ее ребенок живет без имени, но каким светлым именем могла назвать она это существо, которому вряд ли суждено понять, что мир заключается не только в четырех стенах камеры. Лиза звала мальчика просто «сынком». Так же звали его и остальные. Он был сыном тюрьмы, и все считали его своим ребенком.

И пришел день, похожий на сотни других мертвых дней, прожитых в тюрьме. Так же гремели замки, те же равнодушные японцы в черных мундирах раздавали еду. А после обеда в коридорах послышались громкие голоса. Потом захлопали двери камер, но криков не было. Что-то новое и, конечно, страшное надвигалось из внешнего мира. Заключенных охватила тревога.

Загремел замок сорок четвертой камеры. Лиза прижала ребенка и спряталась за спину человека без имени. Тот стоял на единственной ноге, напряженно глядя на медленно открывающуюся дверь.

— Встать! — крикнули из коридора.

Заключенные поднялись, не ожидая повторения команды, обычно подкрепляемой плетьми. Дверь раскрылась, и заключенные попятились. В камеру вошли трое японцев в белых халатах. Первый из них — старый, с лицом, изборожденным глубокими морщинами — брезгливо осмотрелся и безразличным взглядом скользнул по фигурам заключенных. Заметив женщину с ребенком, спросил, ни на кого не глядя:

— Зачем вам дети, профессор?

Другой пожилой японец ответил ему торопливо и неразборчиво, и все трое повернулись к выходу. Лиза поняла: перед ней очень большой начальник. И, может быть... Не ради себя — нет! — ради ребенка, который слабо шевелился у нее на руках... Может быть... Лиза крикнула, шагнув вперед:

— Генерал!

Старик быстро обернулся. Растерянность и недоумение отразились на его лице. Русская женщина говорила на японском языке. Его коротким замешательством и воспользовалась Лиза. С трудом подбирая полузабытые слова, она гневно заговорила, протягивая ребенка отступавшему перед ней генералу:

— Убивайте меня! При чем ребенок? Он жить... жить должен! Звери! Мучители! За что?.. — Генерал был уже около двери. — Вам припомнят! Вам отомстят, проклятые! Придет и наш час!..

Генерал вышел, и дверь захлопнулась. Ребенок надрывно плакал. Стараясь успокоить его, Лиза заходила по камере, путаясь в кандалах. Ошеломленные люди молчали, стоя на прежних местах.

Через полчаса заключенные камеры номер сорок четыре были избиты. Их бесчувственные тела конвойные бросили в сырой холодный карцер подземного тоннеля, соединявшего внутреннюю тюрьму с внешним миром. В опустевшей камере захлебывался от плача ребенок, оставшийся без матери.

Генерал Ямада прервал осмотр тюрьмы. Он быстро пошел к выходу, слегка прихрамывая. Мучила запущенная подагра, а лечиться было некогда: новое назначение, много работы. Боевая подготовка частей явно неудовлетворительна. Разведка границ произведена слабо. Только агентурные данные атамана Семенова — более или менее... А остальное? Нужно послать ему «одобрение», этому русскому.

— У вас безобразно поставлено дело, генерал, — недовольно буркнул Ямада, не оглядываясь на почтительно шедшего сзади профессора. — Нужно уметь заставлять этих животных быть покорными, как овцы.

Исии промолчал, только искоса взглянул на брата, служившего начальником тюрьмы. Тот понял и вернулся к двери камеры номер сорок четыре.

Хмуря седые редкие брови, Ямада вспоминал, что кричала русская: «Придет и наш час». Усмехнулся и, обернувшись к профессору, доброжелательно произнес:

— Что покажете еще, господин профессор?

Исии, облегченно вздохнув, повел командующего в конференц-зал. Гости и сотрудники уселись в мягкие кресла перед столиками, уставленными прохладительным питьем и фруктами. Исии вышел к экрану, такому же большому и чистому, как в лучшем кинотеатре Токио, и предложил посмотреть документальные фильмы о работах отряда.

Медленно погас свет. На экране вспыхнула надпись: «Применение бомбы номер один системы профессора Исии». Пояснительных текстов больше не было. Бархатный голос диктора рассказывал о том, что происходило на экране:

— ...фарфоровая бомба с металлическим стабилизатором и взрывателем, установленным на заданную высоту, обеспечивает полную безопасность летному составу Императорской армии.

Руки, затянутые в резиновые перчатки, соединили гибкой прозрачной трубкой колбу и пробирку. Сыплется темная масса, похожая на оживший песок. Аппарат приближается. Видны блохи. Диктор:

— ...блохи, зараженные чумой, помещаются в сосуды тонкого стекла. Эти сосуды помещаются в гнездо бомбы.

К самолету подходит грузовик. Солдаты осторожно распаковывают снятые ящики. Сотрудники отряда устанавливают взрыватели. Крупным планом — блестящий медный круг с делениями, по нему движется стрелка. На цифре 100 стрелка замирает. Диктор:

— ...бомба взорвется точно на заданной высоте, не причинив никакого вреда насекомым, которые разлетятся по площади около пятисот квадратных метров.

Самолет в воздухе над китайской деревней. Бегут женщины, дети, старики. Рассредотачивается колонна солдат. Мягко соскальзывает бомба. Вторая, третья... пятая. Диктор:

— Отбомбившись, самолеты возвращаются на свой аэродром.

Сходит по приставной лесенке профессор Исии Сиро. Снимает очки и, улыбаясь, пожимает руку пилота. На экране номер китайской газеты. Диктор переводит:

«Три дня назад, близ города Нимбо, вспыхнула эпидемия чумы среди войск, расквартированных в этом районе, и среди гражданского населения. Имеется много жертв. В Нимбо объявлено осадное положение. Загадочность этой эпидемии заключается в том, что чума, поражая людей, не распространена среди грызунов, хотя известно, что грызуны и являются основными разносчиками заразы. ...Осведомленные военные круги связывают возникновение чумы с пролетевшим здесь неделю назад легким японским бомбардировщиком».