Николай Кожевников - Гибель дракона

Торопливо отдавая приказания, Золотарев не переставал наблюдать. Звуки выстрелов то глохли, относимые ветром, то неожиданно приближались: начинало покалывать в ушах. Где-то кричали «банзай», кто-то стонал, слышался пронзительный визг, топот и резкие гортанные выкрики. Золотарев стрелял в расплывчатые тени.

Японцы снова отошли. Но вот опять: «Банзай!» — и они беспорядочно, по-сумасшедшему стреляя, поднялись в атаку. Золотарев прижался к камню, выжидая, когда они подойдут поближе. Пропустив их за рубеж, солдаты открыли огонь. Японцы, пригибаясь, кинулись обратно. Один из них, задержавшись, бросил гранату. Она разорвалась недалеко от пулемета. Золотарев прыгнул к самураю и, забыв про автомат, яростно ударил его по голове незаряженной гранатой. Японец коротко гакнул и свалился. Придавив его коленом, сержант почувствовал, как обмякло его тело. Камалов медленно отвалился от пулемета и ткнулся лицом в снег. Пулемет замолк.

— Камалов! — крикнул Золотарев.

— Ранили его, — сказал Гурин, пытаясь поднять неподвижное тело товарища.

— Ранили? — Золотарев порывисто приподнялся. — Переходи за пулемет!

Сам он подбежал к Камалову, на ходу вынимая индивидуальный пакет.

К пулемету подтащили оглушенного японца и накрепко связали его.

По боевой тревоге майор Сгибнев приехал на командный пункт полка. Штаб в полном составе разместился рядом, за бревенчатой стенкой.

Граница была нарушена одновременно в пяти пунктах. Везде шли ожесточенные бои. Установить разведкой количество и расположение войск противника не было возможности: приказ запрещал переходить границу. Пришлось рассредоточить полк по всему участку. Напор японцев не только не ослабевал, а как будто усиливался. Появилось новое, шестое направление у знака на камне. Майор послал туда роту и созвонился с начальником заставы. Тот сказал, что правее, на соседних участках, пока все спокойно, хотя отмечены случаи появления вблизи рубежа небольших групп противника. Он тоже не знал действительных сил японцев. Предполагал — до двух батальонов. Артиллерию японцы подвезли, она пока молчит. Танков не видно, но кое-где слышен шум моторов. «Начало войны, — гадал Сгибнев, — или очередной инцидент?»

Дежурный доложил: с участка от камня привели пленного. Сгибнев обрадовался:

— Быстрее переводчика!

Ввели пленного. Он был высок ростом и так крепок в кости, что форма японского солдата, словно чудом натянутая на него, вот-вот, казалось, должна была лопнуть по швам. Майор приказал размотать башлык, закрывавший лицо пленного. Переводчик приготовил бумагу, хотел уже начать разговор, но вдруг повернулся к майору и разочарованно сообщил:

— Это же русский.

Пленный мелко задрожал, затравленно озираясь и шмыгая взглядом по темным углам блиндажа, будто выбирая место, где можно спрятаться.

— Фамилия? — спросил майор.

— Сысоев, ваше благо... това... Не могу знать, как называть прикажете, — он вытянулся, едва не коснувшись головой потолка.

— Какими силами наступают японцы?

— Два полка, восемьдесят первый и пятьдесят второй, двести четырнадцатой дивизии.

— На этом направлении?

— Так точно! Все силы приказано пустить в дело, когда наметится успех... Ну, а если не будет... успеха, то есть, то... — Сысоев неопределенно пожал плечами.

Сгибневу предстояло решить, верить ли показаниям изменника Родины.

— Почему вы оказались в составе японских войск?

— Извращение судьбы... — вздохнул Сысоев, поднимая глаза к потолку.

— Шутовство! Прекратить! — Сгибнев стукнул кулаком по столу, пленный вздрогнул. — Отвечать на вопрос!

— Послан господином атаманом как переводчик! — выпалил Сысоев, испуганно выкатив глаза и отступая от стола.

— Каким атаманом?

— Господином Семеновым!

— Опять эта сволочь зашевелилась... Кем служил у Семенова?

— Старший унтер-офицер личной охраны!

«Сейчас расстреляют...» — трепыхнулась мыслишка. Но где-то в глубине души он надеялся на лучшее: надо подкупить советских офицеров откровенным признанием. Раз уж попался, все равно все узнают... Лучше самому сказать... Об Ухтомском... вот о ком! Заразу понес! «И какая это стерва так долбанула по голове? До сих пор мозги трещат...»

— Сколько здесь японских войск?

Сысоев повторил. И рассказал все, что знал.

— Не надо меня убивать, господин майор! — он упал на колени. — Ради бога, не надо убивать! Я только переводчик! Ей-богу! Святым крестом клянусь...

Майор уже не слышал его. Да, теперь можно принять решение. Уничтожить! Как бешеных собак. Чтобы неповадно было в другой раз... Сгибнев поднял телефонную трубку.

— Начальника штаба. Прикажете пропустить японцев за линию рубежа на триста-пятьсот метров. Пусть батальон отойдет. Да. Ни в коем случае не оставлять убитых и раненых. Конечно, своих. Потом с фланга ударят пограничники и наши батальоны. Отрезать противника от границы и... — майор замолчал, слушая. — Точно!

На рассвете со стороны японцев появились три офицера с белым флагом. Их провели к майору Подгалло. Он находился в цепи солдат, в передних окопах, рядом с Карповым, легко раненым в руку. Капитан японской армии, сухощавый и стройный, одетый в меховую куртку и лохматые унты, небрежно кивнул майору и процедил:

— Ваши сордаты убито пять. На наша сторона. Вы дерари нападение.

— Что вам нужно? — прервал его майор.

— Наша сторона требует сордат домой. Все — убитый и раненый.

— Верните трупы красноармейцев, захваченные вами, — майор знал, что японец лжет, в полку только трое убитых, но их тела лежат в сан-пункте.

Это требование не смутило капитана.

— Ваши сордаты, — высокомерно сообщил он, — вернуты ваша консур в Чанчуне.

— Тогда прекратим разговор, — майор встал. — Ваших солдат мы передадим вашему послу. Дежурный! Проводите парламентеров!

Капитан опешил. Он явно не ожидал такого оборота дела. Нет, он не может уйти ни с чем. Торопясь и еще больше коверкая русские слова, он настаивал на своем:

— Наша сордата забруждарся. Ночью быр сирьно пурга. Вы их стреряри. Бедный сордат хотер подышать свежий воздуха.

Но капитана отправили ни с чем. Только к вечеру пришло приказание вернуть пленных и позволить японцам убрать трупы своих солдат.

В санчасти, куда Карпов добрался в полдень, его встретила Ольга. Забыв, что кругом люди, она обняла его. В глазах ее были слезы, и Карпову вдруг захотелось заново пережить бой, и свое ранение, и последнюю атаку. Ее слезы, ее горячие объятия стоили этого! Он стоял безмолвно, слыша, как где-то около него, совсем близко, билось ее сердце.

Испуганно косясь на советских солдат, безоружные японцы убирали трупы. Метрах в ста от рубежа стояли нагруженные повозки. Подгалло подошел к ним, чтобы поторопить с отправкой. Ездовые поняли его без переводчика. Заскрипели по снегу колеса, закачались мерзлые руки.