Николай Кожевников - Гибель дракона

Отряд рос не по дням, а по часам. Чжу Эр и Шин Чи-бао подолгу разговаривали с новыми бойцами, расспрашивая о жизни, о японцах, о движении их войск. Совсем недавно в отряде появилась присланная из Китая рация, а с ней вместе — радистка, смешливая Цю, сразу ставшая любимицей отряда. Партизаны теперь знали обо всех событиях, которые происходили в мире. Допоздна засиживались у костра, слушая рассказы Чжу Эра о войне в Китае, о Народно-Революционной армии, частью которой стал теперь отряд Сан Фу-чина, как и все партизанское соединение «Хинган».

Шин Чи-бао, разбуженный однажды часовым, ничего не мог понять. Ему казалось, он только уснул.

— Что? — спросил он тревожно. — Японцы?

Часовой приложил палец к губам и шепнул:

— Слушай...

Высоко над горами на восток летели самолеты. Их, видимо, было много: не успел Шин Чи-бао одеться, рокот моторов заглушил все. Шин Чи-бао перестал слышать, что говорил ему часовой. А тот уже кричал во весь голос:

— Чьи? Чьи это могут быть самолеты?

Подошел Чжу Эр. Поздоровался. Постоял несколько минут молча, прислушиваясь к удаляющемуся гулу моторов.

— Советские! — вдруг сказал он и, поправив очки, обернулся к Шин Чи-бао. — Не так ли?

— Так... Это же... — комиссар не мог говорить от волнения.

— Да! — радостно подхватил Чжу Эр. — Это конец японской оккупации. Это мир и свобода, товарищ!

К ним подходили партизаны, прислушивались, постепенно окружая их тесным кольцом. Опять послышался нарастающий гул самолетов, невидимых в темноте. Люди что-то кричали, приветственно махали шапками. Потрясая листком, испещренным записями, радистка Цю еле протиснулась к Чжу Эру.

— Война! — взволнованно кричала она. — Русские объявили войну Японии. Это их самолеты! Вот! — и отдала записи Чжу Эру.

Радостным, приветственным шумом отозвались партизаны, но их крики покрыл мощный гул моторов третьей волны советских бомбардировщиков.

Первая и вторая роты батальона Карпова отрезали центр города от вокзала и загнали японцев за стальные двери дотов. Карпов приказал минировать выходы и вести наблюдение. Он отослал часть людей к вокзалу, где, судя по выстрелам, разгорался бой, а сам с Золотаревым и Камаловым начал пробиваться к штабу ударной группы. На соседних улицах то и дело вспыхивали ожесточенные схватки, гремели взрывы гранат, слышались крики и автоматные очереди.

Решительного перелома еще не наметилось. Но японцы, деморализованные мощным натиском, отходили к укрепрайону под защиту орудий и железобетонных стен дотов. «Только бы загнать их в укрепрайон, — думал Карпов, — освободить город. Войска пойдут вперед». Он бежал рядом с Золотаревым. Позади топал запыхавшийся Камалов. Карпов не думал об опасности. Сейчас было одно желание: скорее попасть на КП, отослать донесение в политотдел. Были уже первые герои-солдаты, о них должны узнать все. В планшете лежали заявления: «В бой хочу идти коммунистом». В центре квартала, из одноэтажного особняка с каменным драконом над подъездом, грянули выстрелы.

— Ложись! — крикнул Карпов, — Никто не ранен?

— Нет, вроде целы, — послышался голос Золотарева. Он укрылся за чугунной тумбой.

Выстрелы из особняка прекратились. Карпов быстро перебежал улицу. «Наверное, смертник, — мелькнула мысль, — ну, мы сейчас доставим ему удовольствие повидаться с тенями предков». Вот и окно. Он приподнялся на носки и кинул гранату. Бегом — к другому. Вторую! Мысль работала четко: два окна, две комнаты, человек оглушен или убит. Прижавшись к стене, Карпов переждал взрывы. Оконные рамы вылетели. Стекла со звоном рассыпались по мостовой.

...Казимура, оглушенный взрывом, бросил винтовку и заполз в ванную комнату. Что делать? Сейчас они непременно придут сюда! Он кинулся к окну в сад... Крепкая решетка не поддавалась его усилиям. Какой идиот делает решетки в доме! И вспомнил: сюда он запирал непокорных китаянок. Казимура укусил себя за руку. Попался! Теперь смерть. Сунуть бы сюда ту проклятую гадалку. Его блуждающий взгляд упал на ванну...

Карпов прыгнул в окно и зажег фонарик. Золотарев с автоматом наготове осматривал углы. Никого. Взрыв раскидал мебель. Штукатурка со стен и потолка обвалилась. Облака известковой пыли смешались с клубами дыма от тлеющих тряпок, кучей наваленных на полу. Золотарев ногой отбросил парадный китель с погонами майора.

— Важная птица... майор! — усмехнулся он.

Фонарь осветил узкую дверь. Золотарев дал по ней очередь. Сорванная с петель дверь с треском упала.

Они вошли. В ванной комнате разбросаны щепки, дрова, белье. Ванна до краев полна черной жидкости. Карпову показалось странным: для чего налита эта грязь?

— Ну-ка, потревожь, — сказал он Золотареву.

— Вонь разводить... — недовольно буркнул тот и, схватив полено, ткнул им в ванну. Вместе с брызгами показались руки, судорожно хватавшие воздух, а потом голова японца с тростинкой, зажатой в зубах.

— Ох ты!.. — вскрикнул Золотарев, отскакивая к стенке. — Хенде хох!

В комнату вбежал Камалов. Он расслышал возглас Золотарева и, блеснув улыбкой, сказал:

— Это японец, товарищ старшина! Он по-немецки не понимает.

Дрожащий японец вылез из ванны. С него текло. Он снял очки, протер их и, близоруко щурясь, вынул вату из ушей и носа.

— Ну, все равно — фашист! Пусть понимает, — ответил Золотарев на замечание Камалова. — У меня переводчик сердитый: момент — и на тот свет!

— Сорева ватакуси... — Казимура поднял руки, лихорадочно обдумывая: что лучше? Притвориться не знающим русского языка или... Пожалуй, и в самом деле застрелит. Переводчика нет.

— То-то, — засмеялся Золотарев и, обращаясь к Карпову, спросил: — Зачем его в ванну занесло?

— Маро-маро хитрось, — неожиданно по-русски сказал японец и улыбнулся, обнажив желтые зубы — Войенно хитрось... уважаемые капитана росске... — Казимура выбрал из двух зол меньшее. Он стал нарочно коверкать русские слова, подражая русско-китайскому жаргону, который мог знать и простой солдат.

— Тоже, сообразил! — рассмеялся Камалов, глядя на жалкую фигуру японца, похожего на общипанную курицу.

— Не притворяйтесь, майор! — строго сказал Карпов и приказал Камалову принести китель с погонами.

Казимура растерянно молчал.

— Оденьтесь! — Карпов пристально смотрел в трусливые глаза японца.

Кое-как стянув мокрую одежду, Казимура нехотя переоделся. Парадный китель, подогнанный опытным портным, сидел как «влитый», подчеркивая ширину плеч и узость талии. Теперь — конец! В смертельном страхе Казимура закрыл глаза. Где теперь веселый американец Айронсайд? Он обещал дать сигнал, если русские задумают выступить. Обманул... Как и его обманул капитан Казимура: много сказал, но все неправда, выдумка. Пропали доллары... много долларов. Может быть, Айронсайд еще и выручит — они союзники... Много, очень много рассказал бы Казимура теперь веселому Айронсайду. Нет, он не стал бы лгать. Нет!.. Голос русского офицера прервал эти лихорадочные мысли: