Тарас Рыбас - Синеглазая

После демобилизации из армии хирург Владислав Тобильский был направлен на работу в Западную Украину в университет на должность заведующего кафедрой хирургии. Затем, защитив кандидатскую диссертацию, решил переехать в Донбасс, в один из молодых, только что созданных медицинских вузов. Тянуло его в эти места многое. Хотелось перебраться в рабочий район, где и жизнь интереснее, и перспективы работы шире. Но не только поэтому. В Донбассе был Лисичанск — незабываемое место страданий и возвращения к жизни. В Донбассе он надеялся хоть что-нибудь узнать о судьбе Ориши Гай…

Он долго ее искал. Ему казалось, что, найдя ее, он нашел бы свое большое, настоящее счастье. Но поиски были безуспешными. Единственный знакомый «лисичанец», оставшийся в живых, Степан Павлович, с которым Владислав переписывался, постоянно отвечал: «А об Орише, дорогой, ничего не знаю. Жива ли она? Земля ведь не так и обширна, чтобы не отыскался дорогой тебе человек. Если до сих пор не отыскалась, значит, нет ее».

Степан Павлович, однако, мог и не знать: жил он на Урале, далеко-далеко от прежних партизанских мест.

С годами Ориша Гай для Владислава Тобильского становилась всего лишь дорогим воспоминанием, временами волнующим, но нереальным. В 1950 году, через пять лет после войны, Владислав женился на студентке последнего курса медицинского факультета, преданной, любящей и тихой нравом девушке. У них родился ребенок, хороший, здоровый мальчик.

Началась новая жизнь. Владислав считался серьезным и искусным хирургом. Успешно продолжалась работа над докторской диссертацией. Жена Лариса после окончания института работала на кафедре эндокринологии. Она проявила незаурядные способности к научной деятельности и вскоре после окончания аспирантуры защитила кандидатскую диссертацию. Материально они были обеспечены хорошо.

Владислав давно позабыл о своей лагерной жизни. Он просто не представлял, как могло все то случиться, как выдержал он весь тот кошмар и остался живым. Только иногда возвращалось прежнее в снах. Чаще всего солдат со своим зовом: «Тов-ва-ришок…»

После такого сна Владислав ходил обычно целый день в ожидании какой-нибудь неприятности, мрачный, раздражительный. Зов этот возвращал к чему-то тревожащему, к раздумьям о проявленной когда-то слабости. Люди ведь не любят слабости духа не только в других, но и в самих себе, не только в близких по времени, но и в очень далеких воспоминаниях. Он никак не мог простить себе, как оттирал следы крови зловонной грязью и как убегал прочь от погибшего солдата.

Однажды, расстроенный, подавленный преследующим его зовом, он вдруг услышал информацию по радио о съезде хирургов в Запорожье. Вначале информация удивила: он ничего не знал о съезде раньше. Затем, когда он уже почти перестал прислушиваться и собрался было позвонить по телефону директору института и спросить, знает ли тот что-нибудь о съезде хирургов, диктор произнес фамилию — Гай-Наливайко. Владислав остановился и с недоверием посмотрел на репродуктор. Неужели это оттуда?.. Диктор называл другие фамилии — Крамарь, Лиходеев, Зубавин… Какой Зубавин? Видимо, старик из Ленинграда. А Лиходеев — воронежский. Владислав прекрасно помнил высокого, прямого, как жердь, Лиходеева, светлоглазого, напоминавшего тихого толстовского чиновника Ивана Ильича. Крамарь тоже был знаком, но Владислав плохо помнил его лицо. Припоминалась только грузная, и в то же время удивительно легкая в движении, как гуттаперчевый мячик, фигура.

— Гай-Наливайко… — прошептал хирург, когда диктор умолк. — Была ли эта фамилия? — Он все смотрел на репродуктор и чего-то ждал.

Но репродуктор молчал. Звенело только в ушах: Гай-Наливайко, Гай-Наливайко…

Именно звенело, резко и беспокояще. Наверное, Владислав был мертвенно-бледным, потому что вошедшая в ту минуту Лариса заволновалась и немедленно уложила его на диван.

— Что с тобой, Владик?.. Сердце?.. Ну, говори же. Почему ты молчишь?

Владислав глубоко вздохнул, придавил ладонями уши, стараясь заглушить непрекращающийся звон.

— Ничего… проходит… Должно быть, я очень устал, — он попробовал подняться.

— Лежи, прошу тебя, — запротестовала Лариса.

Мягкая, нежная рука гладила его волосы. Белое, холеное лицо ее очень напоминало сдобную булочку. Чтобы избавиться от этого сравнения, Владислав закрыл глаза и снова услышал звон: Гай-Наливайко, Гай-Наливайко… Открыл глаза, увидел взволнованное лицо Ларисы, и звон прекратился. Владислав до боли закусил губу: он понял, что слышал в действительности эту фамилию и что он не может не поехать в Запорожье немедленно.

— Ты чем-то взволнован? — спросила Лариса.

«Да, да, — думал в эту минуту Владислав, — я должен поехать…»

— Владик, ты слишком переутомляешься. Нельзя же так. Тебе необходим отдых. И не возражай, ради бога!.. Мне надоело убеждать своих пациентов в необходимости учиться отдыхать. Теперь надо еще и тебе говорить то же самое. Изо дня в день — одно и то же, одно и то же… Так ведь нельзя. Нужны какие-то перемены, встряски…

— Да, конечно, нужны встряски, — произнес Владислав и тут же спросил себя: «А хватит ли мужества откровенно признаться Ларисе в том, что с ним произошло когда-то, и рассказать ей о своем решении ехать немедленно в Запорожье с тайной надеждой увидеть ту, которая, уже став нереальной, все еще владела его сердцем?»

Лариса глядела на него с глубокой тревогой. Водянисто-голубые глаза ее были влажны. На добром лице лежала печать сострадания. И эта обезоруживающая нежность:

— Владик, мой дорогой, подумай не только о себе, но и обо мне и о нашем сыне…

Он ничего не мог ей сказать. «Все ведь было очень давно… — попытался он так оправдать себя. — Мы встретимся, как старые товарищи…»

И все же было трудно. Он понимал, что не может не обмануть. Помимо воли, не он сам, а какой-то совершенно другой человек, не желающий утруждать себя прямым и честным разговором, произнес:

— Успокойся, Лариса… Я просто очень переволновался. Во время операции задел сосуд и с трудом остановил кровотечение… Я немножко отдохну, и все пройдет.

— Мне только того и хочется, Владик.

Через час Владислав объявил ей, что собирается ехать в район на консультацию. Он не счел нужным сказать о Запорожье, он решил, что такая поездка может обидеть Ларису, что она не поймет, что ей спокойнее будет жить так, как она жила до сих пор. Рассказав ей о причине поездки, Владислав не мог бы умолчать, что любил и продолжает любить ту удивительную, таинственную девушку.

Самолет отлетал в два часа дня. Владислав едва успел к отлету. В кармане достаточно денег, чтобы оплатить самый дорогой билет, приехать в Запорожье к вечеру, а на другой день, в двенадцать часов, возвратиться домой. Так рассчитал Владислав. Самолет садился в Днепропетровске, а оттуда до Запорожья придется нанимать такси.