Франтишек Фрида - Опасная граница: Повести

— Отдохните, Ганс, — советовал ему коммерсант. — Подождите несколько дней, иначе вы замучаете себя.

— До тех пор пока есть товар, отдыхать не буду. Вот когда товар кончится, тогда лягу и буду поплевывать в потолок, — отделывался шутками контрабандист.

Идя в Зальцберг с пустым рюкзаком, Ганс ни от кого не прятался и выбирал кратчайшую дорогу. Если на его пути встречался таможенный патруль, он вежливо здоровался и шел дальше. Специально он не избегал таможенников. Он знал, что в таком случае они станут поджидать его, ибо подсчитать, когда он будет возвращаться, было не трудно. Его по-спортивному волновала эта борьба со стражами границы. Каждый такой переход, который мог изнурить кого угодно, становился для него теперь своеобразной игрой — кто кого. Он курсировал между Зальцбергом и Кирхбергом как транспортное средство, действовавшее по принципу маятника. Туда контрабандист шел как на прогулку, а обратно — сгибаясь под тяжестью груза.

Как-то он повстречал в деревне Марихен.

— Ганс, чем мы вас обидели?

— Ничем.

— Тогда почему же вы к нам не заходите?

— У меня теперь нет на это времени, девочка.

Она заметила, что он очень похудел. На потемневшем лице выступили скулы, вокруг провалившихся глаз обозначились глубокие морщины.

— Ганс, зачем вы так изматываете себя? Ради кого? Ведь вы и так хорошо зарабатывали.

Он промолчал, глядя куда-то в сторону. А девушка раздумывала, почему он на нее сердится. Кречмеры всегда относились к нему, как к члену семьи. Что произошло? Она очень хотела узнать об этом, поэтому ее огорчала его замкнутость.

— Ганс, отцу надоело сидеть дома. Наверное, ему опротивело готовить для меня приданое. Он пытался стеречь меня, но убедился, что это бесполезно. Мы даже ругались из-за этого. Я знаю, что делаю. А отец все считает, что я маленькая девочка. Наконец он понял, что я взрослый человек. Одним словом, он хочет наведаться в Зальцберг.

— Видишь ли, Марихен, я уже привык ходить один. И потом, сейчас я хожу чаще днем, чем ночью.

— Вдвоем всегда лучше, не забывайте об этом. Разве в компании с ним вам было плохо?

— Ладно, я зайду к вам сегодня. Передай отцу, пусть намажет позвоночник вазелином, а то с непривычки кожу сдерет, — пошутил он.

И только теперь Ганс более внимательно посмотрел на девушку. Она выглядела озабоченной, похудела, под глазами появились темные круги. Видимо, любовь не шла ей на пользу. В нем опять поднялась волна глубокого чувства к этой девушке, которая постоянно напоминала ему умершую дочь. И когда они стояли друг против друга, оба немного грустные и растерянные, его неожиданно охватило сильное желание обнять ее, крепко прижать к себе и погладить эти красивые, с медным отливом волосы. Именно сейчас, когда стоял перед ней нерешительный и беспомощный, он вдруг до конца осознал, что любит ее. По крайней мере, теперь он мог хоть признаться, что ему очень недоставало вечеров в их доме, что только поэтому он с таким остервенением набросился на работу. Он мог даже сказать, что был счастлив в те минуты, когда она что-то делала возле него, а он глядел на ее спокойное лицо и уверенные движения. Она разговаривала с ним чаще, чем с отцом, обо всем советовалась. И сейчас ему захотелось довериться ей, рассказать о сокровенном, но слова почему-то застряли в горле, сжавшемся от какой-то непонятной жалости. Оба — и он, и Йозеф — скоро потеряют Марихен, она уедет со своим светловолосым парнем бог знает куда, а они будут очень по ней скучать.

— Ганс, если с отцом пойдете вы, я буду спокойна. Он стал таким взбалмошным и рассеянным, что может наделать глупостей.

Ганс не ответил ей. Он еще не избавился от странного желания делать все в одиночку, но чувство к Марихен оказалось сильнее. Он знал, что девушка говорит искренне. Она проявляла заботу об отце, когда просила Ганса присмотреть за ним. Конечно, она права: ходить вдвоем куда безопаснее. Да и бросать Кречмера было бы нехорошо, ведь это он взял Ганса в компаньоны и привел к Кубичеку. Они никогда не ссорились, хотя характеры у них были очень разные.

— Скучно нам, Ганс, — проговорила девушка с сожалением.

— Тебе-то вряд ли скучно, — грубо бросил он и сразу же пожалел о сказанном, ведь Марихен могла обидеться и уйти. И тогда она уже никогда не остановится, чтобы поболтать с ним как с хорошим другом. Но девушка пристально посмотрела на него и тихо проговорила:

— Ганс, я никогда не забуду, что вы спасли мне жизнь.

— Марихен!

— Вы нужны нам. Ведь отец может остаться здесь совершенно один. Помогите же нам, Ганс.

Он протянул руку и взял девушку за плечо. Это было скорее легкое прикосновение. Он ожидал, что почувствует возбуждение, — такое он испытал однажды, когда в шутку обнял Марихен за талию, — но не ощутил ничего, кроме сожаления о своем сумасбродстве.

— Я же сказал, что приду.

Она улыбнулась и начала сбивчиво рассказывать, что они с отцом часто говорили о нем, огорчались, что он не заходит поболтать, ведь старому контрабандисту было интересно, как Ганс переносит товар днем, кого и где встречает, как ему удается незаметно проскользнуть в деревню. При этом ее лицо посветлело, она снова была веселой а счастливой Марихен, которую он любил.

— Ганс, отец будет очень рад. Я приготовлю что-нибудь вкусное к ужину, выпьем бутылочку, словом, мы должны это как-то отметить. Два друга опять вместе! Разве это не повод для торжества?

Он заразился ее весельем и даже засмеялся, когда Марихен рассказала, как отец купил ей ужасно яркий, крикливый халат, который ему, разумеется, понравился, но она бы в нем была похожа на попугая. Он видел, что радость ее искренна, и снова в голове его мелькнула мысль: каким же глупцом он был, когда ни с того ни с сего решил отказаться от их дружбы!

— Я принесу коньяк с четырьмя звездочками. Мне дал его Кубичек, чтобы я подкреплялся во время дневных переходов. Стаканчик на голодный желудок прямо чудеса творит. Я ту бутылку еще не открывал.

— Ничего не приносите, у нас все есть.

— Нет, коньяк я принесу. И мы хорошенько выпьем.

— За старую, добрую дружбу!..

Сегодня ему предстояло идти днем в Зальцберг, но Марихен он ничего не сказал. А зачем? Все равно к вечеру он уже будет здесь. Он вернулся домой, взял рюкзак и пошел к Рендлу выпить кружку пива. Солнце сильно припекало с самого утра, и он знал, что его будет мучить жажда.

В трактире сидел один посетитель — таможенник Малы. К нему наклонилась Ирма и что-то шептала. Грузный Рендл мыл за стойкой кружки.

— Одно пиво, по холодное! — крикнул Ганс.

— У меня всегда холодное, — пробурчал Рендл.

— Сегодня на улице настоящее пекло.

— Идешь за товаром?

— А что остается делать бедному человеку? — усмехнулся Ганс и оглянулся на Малы, который был в форме — очевидно, готовился заступить в наряд.