Франтишек Фрида - Опасная граница: Повести

— Стой! Кто идет? — закричал вдруг снаружи Юречка.

Мужчины вскочили, схватили оружие и выбежали из дома.

— Руки вверх! — послышался голос Юречки.

В красном зареве, освещавшем платформу и железно-дорожные пути, они увидели человека с поднятыми руками.

— Добрый вечер, пан старший вахмистр, — произнес человек на хорошем чешском. Правда, произношение у него было несколько тверже, чем положено.

— Что вы здесь делаете, Гентшель? — спросил старший вахмистр.

— Тише, пан командир. Никто не должен знать, что я к вам пришел, — усмехнулся тот.

В свете пламени все увидели его поцарапанное лицо, синяк под глазом, разорванную одежду.

— Как вы сюда пробрались? — спросил Марван.

— Так и пробрался. Кое-где пришлось ползти.

— С чем же вы к нам пожаловали? — спросил старший вахмистр.

— Мои соплеменники здорово меня отделали, заперли в сарае и пообещали утром повесить на каштане у костела. Прекрасная перспектива, не правда ли?

— Вы вступили в драку с ними?

— Вообще-то я бы с удовольствием им хорошенько всыпал, но их оказалось слишком много. Эти синяки от палки старого Мебиуса. Он все пытался выбить мне глаз: мел, очень уж дерзко я смотрю.

От гигантского костра в небо взлетали снопы искр, черный дым ел глаза, и люди вынуждены были отойти к дому.

— Чего же вы хотите? — спросил Пашек.

— Я всегда там, где происходят главные события.

— Опустите руки и пройдемте в дом, а то мы наверняка хорошо видны издали, — сказал Марван.

Они вошли в дом, только Юречка остался в зале ожидания.

Нельзя сказать, чтобы Пашек обрадовался появлению Гентшеля. С ним у старшего вахмистра были связаны разного рода неприятности. Как коммунист и антифашист, побывавший в Испании и вернувшийся оттуда после серьезного ранения, Гентшель находился под надзором полиции и должен был регулярно отмечаться в жандармском участке. Когда Для укрепления отрядов местной охраны в них стали набирать местных антифашистов, Гентшель откликнулся одним из первых. Пашек воспротивился этому: он не хотел иметь среди своих людей заговорщика. Свое нежелание взять Гентшеля в отряд Пашек мотивировал тем, что тот был ранен и еще не долечился. Теперь же этот буян, который наверняка имел отношение к недавней стачке в Шлукнове, пришел к ним, потому что его отколотили земляки. «Поделом», — злорадствовал старший вахмистр.

Они вошли в кухню. Пашек указал Гентшелю на стул:

— Так в чем дело?

— Возьмите меня в отряд.

— Четверо таких, как вы, уже дезертировали.

— Вы подобрали плохих людей.

— Коммунистов мне не надо. В лагере агитаторов не требуется.

— Коммунисты никогда не были дезертирами.

— Глупости все это, Гентшель.

— То же самое вы мне говорили, когда допрашивали после забастовки на текстильной фабрике. Помните, вы тогда еще разбили мне лицо, но это было, так сказать, в рамках закона. В протокол же вы записали, будто я поскользнулся и упал, потому что боялись, что не все ваши коллеги одобрят подобные действия. Особенно молодые коллеги...

— Молчать! — загремел Пашек.

— Идите умойтесь, у вас все лицо в крови, — сказала Стейскалова.

Она поставила на лавку у печи таз с водой, приготовила полотенце. Гентшель опустил разбитое лицо в воду. Было слышно, как он постанывает, дотрагиваясь до больных мест. Потом он осторожно вытерся полотенцем и сел за стол. Стейскалова поставила перед ним чашку чая с ромом и намазала маслом большой кусок хлеба.

Пашек нервно ходил по кухне. По нему было видно, что он с удовольствием выставил бы Гентшеля.

— Что произошло в селе? — спросил Стейскал.

Гентшель знал немногое. За ним пришли днем. Избили и бросили в сарай, куда таможенники сажали задержанных контрабандистов. К вечеру там было двенадцать человек, среди них и те четверо, что сбежали из лагеря. Нацисты и им не верили. Когда стемнело, Гентшель и еще один арестованный выломали оконную решетку и убежали. Оставшиеся надеялись, что после допроса их отпустят по домам, и не хотели осложнять себе жизнь. Это были чехи, женатые на немках, в основном социал-демократы. Гигантское пламя привело Гентшеля к Вальдеку. А вообще-то он намеревался пробираться в Красна-Липу, где жил его брат.

— Вы попали из огня да в полымя, — проворчал Пашек.

— Я никогда не уходил от опасности, и вы это знаете.

— Что вы собираетесь делать?

— Вас здесь немного, как я погляжу, и лишние руки вам не помешают. Утром здесь будет жарко. Вас собираются атаковать. Я слышал, как об этом говорили часовые на железной дороге. Я лежал в двух шагах от них. Счастье, что они меня не заметили.

— Хватит с нас антифашистов, — заявил Пашек.

— Вы мне не верите?

— Я вас достаточно хорошо знаю.

— Но теперь мы на одном корабле.

— Подождите, Пашек! Гентшель прав. Для нас сейчас каждый человек важен! — воскликнул Марван.

— Здесь я командир! — отрезал Пашек.

— Я бы этим не хвастал, — усмехнулся Гентшель.

— Молчать! — подскочил, будто ужаленный, Пашек. — Не суйте нос не в свое дело!

— Подойдите ко мне, Гентшель! — раздался голос Маковеца.

Он попытался подняться. Стейскалова подбежала к нему и с трудом удержала. Он потянулся к висевшей на стуле кобуре с пистолетом, сдернул ее и протянул Гентшелю:

— Если уж вы дрались с нацистами в Испании, то сам бог велел вам бить их здесь.

Гентшель вынул пистолет из кобуры, оглядел его со знанием дела, вытащил обойму, убедился, что она полная:

— Спасибо, пан Маковец. Сразу становится легче, когда тебе верят.

Мужчины дремали, сидя за столом. Ганка с матерью ушли в спальню, Надеясь хоть немного поспать. Долгая бессонная ночь, полная тревог и ожидания, близилась к концу.

Маковец чуть слышно попросил воды. Юречка очнулся, принес стакан с водой и сел возле раненого. Постель под ним заскрипела.

— Не сердись, что разбудил...

— Я и не спал вовсе, а просто дремал...

— Кто сейчас дежурит?

— Пашек.

— Сколько времени?

— Около трех.

— Кажется, эта ночь никогда не кончится.

— Самая длинная ночь в моей жизни.

— И в моей тоже.

— Как ты себя чувствуешь?

— По-моему, у меня жар... Не знаю... право... Наверное, эту ночь я не переживу...

— Не сходи с ума!

— Никто нам не поможет, никто.

— Утром сюда придут солдаты. Я не верю, что нас бросили на произвол судьбы.

— До утра еще далеко.

В доме было тихо. За столом похрапывал Стейскал. С улицы доносилось покашливание Пашека, стоявшего возле зала ожидания. Печь догорала, и никто не подбрасывал в нее поленья.

— Я все время думаю о мосте, — прошептал Маковец.

— Почему?

— Это важный объект, и его надо было уничтожить. Представляешь, какой я идиот? Забыл спички! Всегда ношу их с собой, а вчера забыл. Пивонька одолжил мне на секунду, а я их тут же вернул. Только потом сообразил, что нечем поджечь шнур. Но Пивонька был уже по ту сторону шоссе. Бедняга!