Виктор Найменов - Окруженец

После таких размышлений настроение у меня заметно улучшилось, да и самочувствие тоже. Так я прошагал около двух суток, никого не повстречав. Это было по моей инициативе, я старательно и осторожно обходил населенные пункты, не желая никого видеть. Для ночевок сооружал укрытия на скорую руку, мне хотелось быстрее вырваться к своим.

На рассвете я услышал звук автомобильных моторов, доносящийся спереди, лихорадочно вскочил и огляделся. Ведь на ночлег я устраивался в сумерках, и окружающую местность было уже не рассмотреть. Неужели улегся прямо у дороги? Вот так бдительность!

Да меня тепленьким могли взять, как младенца. Но, внимательно осмотревшись, я никакой дороги не обнаружил. Вокруг только сосновый бор, но куда же едут машины? Ответ на этот вопрос нашелся очень быстро. Пройдя несколько десятков метров, я оказался на краю не очень глубокого карьера. С противоположной стороны в карьер вела дорога. Не большак, конечно, но приличный грейдер. Все ясно, машины идут сюда. Но вот зачем, по какой такой надобности? Значит, все-таки придется задержаться, хотя это и не входило в мои планы. Но человек полагает, а Бог располагает, так что придется подождать.

Через некоторое время из леса на противоположной стороне в карьер въехали три фашистских грузовика. Из одного выскочили солдаты — человек десять. Открыли задний борт у второй машины, и оттуда стали выпрыгивать гражданские люди, около двадцати человек. Старики, женщины и дети, у одной из женщин на руках младенец. Люди испуганно сбились в кучу и затравленно озирались, а немцы ржали во все свои луженые глотки. Что же, все стало понятно — народ привезли на убой, как скотину. Я ясно понял еще одну вещь — это то, что не придется мне встретиться со своими. Но и большинство из этих нелюдей живыми отсюда не уйдет! Я зло ощерился — не позволю! Но тут же пришел в себя, ярость в таких делах — плохой помощник. Нужно действовать быстрее и все изменить. Здесь, на краю карьера, позиция удобная, сверху видно все, как на ладони. Но далековато, и немцы успеют пострелять людей. Значит, нужно обойти их, и не сзади, а с боку. Тем более, что сделать это можно. Потому что все края карьера поросли кустами. Но будет ли у меня на это время? Эти мысли проскочили в моей голове буквально за несколько секунд, и я уже хотел перебираться на другое место, но тут из третьей машины стали выпрыгивать какие-то люди со связанными руками. Я присмотрелся — это наши военнопленные, числом шесть человек. Продолжая наблюдать, я начал продвигаться немцам во фланг, оставаясь незамеченным. В это время пленным развязали руки, раздали лопаты и отвели подальше в карьер. С ними оставили одного автоматчика и заставили копать… могилу. Господи, что же происходит? Приговоренные к смерти люди продолжали, молча стоять, сбившись в кучу. Около них тоже остался только один автоматчик, а остальные собрались в одно место. Вот это, как нельзя, кстати. У меня есть время еще раз все обдумать, хотя в такой обстановке это почти бесполезно. Но появление пленных вселило в меня надежду на достаточно удачный исход. Немцы, явно, не ожидают нападения и ведут себя более, чем беспечно. Внезапность гарантирует мне изначальный успех, но вот, что будет дальше происходить, как будут развиваться события, об этом не знает никто. Но надежда, все равно, должна быть, и я обязан спасти этих людей. По разговору немцев я понял, что эти люди — евреи. Ведь еще до войны было известно, что немцы уничтожают евреев у себя в Германии, и вот теперь принялись за наших. Ну, это мы еще посмотрим!

За это время пленные успели выкопать яму, примерно, по колено глубиной. Что же, пора начинать, а то им неловко будет выпрыгивать оттуда, а укрыться от взрыва в этой яме уже можно. Я подготовил две оставшиеся у меня гранаты, положил рядом «парабеллум» и финку. Пора! Взяв камень средних размеров, я метнул его в кусты за спинами немцев. Они, как по команде, обернулись на шум, а в это время я бросил в них, одну за другой, свои гранаты. И сразу же взял на прицел автоматчика, охранявшего гражданских. Раздался дикий грохот, людские крики и бешеная стрельба во все стороны. Автоматчика я успел снять длинной очередью, но люди стояли, как заговоренные, а несколько человек уже лежало на песке. Кричать в этом шуме было бесполезно, и я дал очередь из автомата прямо над головами этих людей. Они инстинктивно пригнулись, зашевелились и стали разбегаться в разные стороны. Что же, хоть кто-нибудь из них должен был спастись. Тем временем, возле военнопленных происходило следующее. После взрыва гранат один из пленных ударом лопаты снес полчерепа охранявшему их автоматчику, но тут же упал, кем-то сраженный. Возможно и осколком моей гранаты. А может быть, он принял фашистскую пулю. Наши завладели автоматом охранника, и начался бой. Теперь я был не один! А уцелевшие от гранат немцы уже очухались, рассредоточились и стали отстреливаться. Но осталось их с гулькин нос, всего пять-шесть человек, и меня они пока не засекли. А вот наши уже заметили меня, и я, широко размахнувшись, бросил им «парабеллум» и жестом показал на немцев. Один из пленных понимающе кивнул, схватил пистолет и пополз в обход засевших автоматчиков, но внезапно дернулся и остановился. Я все-таки успел заметить, откуда его сняли, увидели это и остальные пленные. Какой-то гад спал в машине и проснулся с началом боя. Но и ему жить оставалось ровно две секунды, я положил его на веки из своего надежного ТТ. И еще один пленный обзавелся автоматом. Хотя, это были уже никакие не пленные, а солдаты, бойцы! Силы почти уравнялись, и я открыл фланговый огонь по оставшимся немцам. Почти все так, как в поговорке — «их было пять, а нас двадцать пять, бились-бились, пока не сравнялись!», но с точностью до наоборот. Неожиданно один из немецких автоматчиков метнул гранату и угодил прямо в яму, где залегли остальные наши бойцы, прогремел взрыв, и выстрелы оттуда прекратились. Чертыхнувшись, я показал оставшемуся бойцу, что бы он отвлек внимание немцев на себя. А сам огромными прыжками заскочил им за спины. Немцев тоже оставалось в живых только двое, поэтому я, отдышавшись, срезал их одной очередью, как косой. Все стихло, напарник мой тоже замолчал, и от этой тишины зазвенело в ушах. Я начал осматривать поле боя, но тут на меня внезапно навалилась какая-то дикая усталость, да такая, что я не мог даже шевельнуться. И все же я неимоверным усилием воли перевернулся на спину. Бой длился, от силы, минут десять-пятнадцать. А я устал так, как будто второй вагон угля разгрузил в одиночку, но нашел в себе силы негромко крикнуть:

— Эй, боец! Живой?

Но мне никто не ответил, наверное, но все еще опасался чего-то. Но я уже начал приходить в норму: