Виктор Терещатов - 900 дней в тылу врага

На этот раз берем круто вправо и снова выходим к железной дороге. Но не успели мы подойти к телеграфным столбам, как из темноты раздался гортанный окрик:

— Хальт! Хэнде хох!

Ночную тишину потрясли взрывы гранат. Опять вспыхнули лучи прожекторов, и вновь началась смертельная схватка. Под шквальным огнем неприятеля приходится отступать. Здесь мы теряем отважного командира Федора Яковлева, гибнут от фашистских пуль Федор Попков, Павел Турочкин и другие бойцы. Не вернулся из этого боя и Чира из Лихославля.

Мы — в ловушке. Немцы накрепко перекрыли нам все пути отхода. Остается последняя и решающая попытка прорваться к частям Советской Армии.

Ночью в третий раз с трудом переправляемся через знакомую Пузну. Приближается рассвет, и нам нужно как можно дальше уйти от места переправы. Ориентируясь по компасу, идем без отдыха по густым, болотистым зарослям на юго-восток. Утром натыкаемся на свежую вырубку, устраиваемся под пушистыми ветками елок и засыпаем беспокойным сном.

Часов в девять меня поднял Толя Нефедов.

— Немцы ходят, — сообщил он.

Я осторожно раздвинул ветки. Небольшая группа вражеских солдат пилила деревья. Немцы-лесорубы не представляли для нас большой угрозы, но и мы для них не были опасны. Редко у кого осталось два-три патрона, у большинства сберегался лишь последний заряд… для себя.

В полдень немецкие солдаты разожгли костры. Запахло чем-то вкусным. Немцы варили обед. Люди почувствовали острый голод. Закружилась голова — организм требовал пищи.

Вид у всех был страшный: осунувшиеся посиневшие лица, воспаленные глаза. Толя Нефедов не выдержал:

— Сейчас бы кусман черного хлеба, — мечтательно сказал он.

— Да с солью, — поддержал Ворыхалов.

Моментально всем представилась большая краюха ароматного хлеба, густо посыпанная солью, и сразу же появилась неудержимая слабость.

После этого случая всякие разговоры о еде были запрещены.

День клонился к вечеру. Окрасив розоватым цветом верхушки деревьев, выплыло из-за туч солнце. Высоко над головой послышался звук самолета.

— Наш, — улыбнулся Анатолий.

Немецкие солдаты, окончив работу, ушли. Мы с трудом поднялись и медленно потянулись в болотистый ельник. Когда отряд миновал заболоченный участок леса, перед нами раскинулась просторная равнина с извилистой речушкой и пологими, поросшими камышом берегами. Вскоре мы увидели в камышах людей, которых сначала приняли за партизан. Бросились было туда, но вовремя различили зеленые мундиры. Немцы строили через речушку мост. Косясь глазом на солдат, мы скрылись в камышах. На противоположном берегу реки заманчиво маячил вдали и манил своим мирным видом одинокий домик.

«Может быть, там нет гитлеровцев», — подумали мы и представили, как встретит нас гостеприимный хозяин, возьмет в руки большую буханку свежего хлеба и начнет отрезать толстые ломти. А на столе в огромной солонке соль. Макай — не хочу.

Мы долго наблюдали за домом. Из него никто не выходил.

— Пошли! — сказал я.

Едва достигли воды, как возле нас фонтанами взвилась влажная земля. Зацокали, засвистели пули. Возвращаться назад было поздно. На наше счастье чья-то добрая рука положила через речку бревно. Мы быстро проскочили по нему. Надежда на помощь несла нас, как на крыльях.

Когда приблизились к дому, увидели немецкого солдата. Прижавшись к углу, он с колена бил по нас из карабина. Мы свернули к лесу.

Вскоре наступила ночь. Которая это была ночь наших скитаний, никто не мог сказать — сбились со счета. Я шел с пустым автоматом. В пистолете осталось три патрона. Последнюю гранату-лимонку я случайно уронил в воду во время переправы через Пузну.

Утром отряд приблизился к лесной просеке. Пока бойцы отдыхали, я пошел проверить, нет ли на просеке немцев. Придерживая по привычке автомат на изготовке, вышел на просеку. Посмотрел по сторонам — никого. Хотел идти дальше, но здесь же оторопел. Метрах в пяти-шести у толстого дерева стоял гитлеровец с направленной на меня винтовкой. Мне удалось разглядеть испуганное лицо солдата и трясущийся ствол в его руках. Немец целился мне в голову. Моя рука инстинктивно потянулась к пистолету.

В это роковое мгновение в голове промелькнула вся моя короткая жизнь. Последнее, о чем я подумал, — дойдут ли ребята до своих.

Грянул выстрел. Просвистела у виска пуля. Я метнулся в сторону, и развесистые ели укрыли меня от глаз фашиста.

Ребята были уже на ногах. Отряд быстро стал уходить в сторону. Сзади неслись крики и выстрелы.

Мы так увлеклись, что неожиданно натолкнулись на небольшую группу немцев. К нашему счастью, в руках у них оказались лишь топоры да пилы. Солдаты строили блиндажи.

Немцы опешили. Они выпустили из рук инструмент и, раскрыв рты, с удивлением уставились на нас — оборванных, босых, обросших, страшных. Почти вплотную прошли мы мимо блиндажей и молча скрылись в болоте.

Немцы, видимо, так растерялись, что не осмелились поднять тревогу.

Мы уходили по завалам. Двигаться было невыносимо тяжело.

— Не видать нам своих. Хана всем, — с апатией заявил приятель Чиры.

— Не хнычь, — сердито оборвал его Толя Нефедов.

Сам он еле плетется.

— Устал? — спрашиваю.

— Устал, да что ж поделаешь, — пытается улыбнуться посиневшими губами Анатолий.

Идем по краю ельника, придерживаясь едва заметной тропы, протоптанной кем-то по пушистому, зеленому мху. Справа от нас просторная, залитая солнцем поляна. Невольно делаю к ней несколько шагов, но в голове стучит беспокойная мысль: «Не ходи, нельзя». «Солнце светит всем, но греет не каждого», — почему-то вспоминается изречение, вычитанное когда-то из книг.

Засмотревшись на поляну, потерял тропу. Начались поиски, но тропу так никто и не нашел. Неожиданно раздался непонятный крик, блеснули огоньки выстрелов. Упал с пробитой грудью боец Иванов. Послышался чей-то стон. Немцы били в упор. Лес сразу наполнился пороховым дымом. Люди на мгновение растерялись.

— Сюда! — крикнул я, увлекая ребят в сторону болотистого кустарника.

Удаляясь от засады, увидели на земле несколько обнаженных изуродованных трупов. «Вот что делают фашистские варвары!» — с гневом подумали мы.

Стрельба не смолкала. Слышались голоса гитлеровцев.

Я понял: кустарник разбит на специальные квадраты, которые усиленно охраняются. Враги, безусловно, слышали, как мы плескались в воде и трещали сучьями. Положение сказалось критическим. Между тем стемнело. Пришлось остановиться. Немцы методически простреливали наш квадрат разрывными пулями. Это была, пожалуй, одна из самых ужасных ночей в моей жизни. Гибель казалась неминуемой.

Чтобы не утонуть, уперся ногами в корягу и ухватился рукой за свесившийся сук. От усталости закрыл глаза. В голове каруселью закружились разные мысли. Вспомнился дом, родные, школа. События последних дней вновь прошли передо мной. Последнее, что удержалось в сознании, — раздетые трупы людей, только что виденные в кустах.