Эрих Людендорф - Мои воспоминания о войне. Первая мировая война в записках германского полководца. 1914-1918

Апрельский указ восприняли внутри страны так же, как и за ее пределами. Почувствовав слабость правительства, враждебные элементы приободрились и сделались более настойчивыми в своих требованиях. Забастовки второй половины апреля были их ответом на уступку правительства; забастовки обнаружили абсолютно безразличное отношение к судьбе солдат, сражавшихся на фронтах. Надежды правительства на успокоительное воздействие указа не оправдались. Время для этого было уже упущено, да и само правительство оказалось слишком слабым, чтобы предложить что-то поновее и посущественнее.

С тревогой думал я о предвыборной борьбе в период военных действий. Она неизбежно должна была отрицательно повлиять на нашу боеспособность. Кроме того, проведение выборов в тот момент означало, по моему мнению, несправедливое пренебрежение интересами фронтовых солдат, которые, по существовавшим правилам, не могли голосовать. Как сторонники, так и противники избирательного права вовсю использовали мое имя в своих партийных спорах, хотя я по данному вопросу никогда не высказывался, о чем я неоднократно говорил и нашим министрам; лично мне виделось решение проблемы избирательного права на чисто деловой основе, которую и Бисмарк считал самой подходящей.

Другие события, и особенно заседание рейхстага 27 февраля, т. е. еще до русской революции, наглядно продемонстрировали всему свету нашу неуклонно слабеющую волю к сопротивлению. Все глубже проникала в сознание немецкого народа мысль о примирении воюющих сторон. При этом полностью игнорировалось неприкрытое стремление противника уничтожить Германию. Особенно рьяно эту идею пропагандировали граждане, не без основания опасавшиеся, что наша победа поставит под угрозу их далеко идущие планы на политическом поприще. А в это время правительство безучастно взирало на то, как контроль над государственными делами все больше переходил – нет, не к немецкому народу, а что значительно хуже – к кучке беспринципных людей, и в прошлом и в настоящем вечно критикующих, но ничего не созидающих.

С растущей тревогой ОКХ наблюдало за сменой приоритетов у руководства страной, а именно – в Берлине, что волей-неволей должно было отрицательно повлиять на общее настроение немцев в тылу и на фронте. А это представлялось тем более нежелательным ввиду непоколебимой решимости вражеских государств довести войну до победного конца. Генерал-фельдмаршал фон Гинденбург неоднократно высказывал его величеству свою озабоченность недостаточной поддержкой усилий ОКХ рейхсканцлером. Еще чаще мы оба обращались к кайзеру с просьбой помочь укрепить боевой дух нации.

В своем послании рейхсканцлеру от 19 июля 1917 г. генерал-фельдмаршал вновь указал на то, что свои надежды на окончательную победу наши противники связывают с развалом Германии изнутри.

«Укрепление нашей внутренней мощи, – писал он, – скорее всего, убедит наших противников в бесполезности продолжения войны вплоть до самоуничтожения. И напротив, громкие жалобы по поводу несбывшихся надежд, на переутомление, откровенная демонстрация страстного желания мира, неосторожно высказанное мнение о невозможности пережить еще одну зимнюю кампанию только приведут к затягиванию вооруженного конфликта».

Текст ответного письма рейхсканцлера свидетельствовал о его подавленности. Он мыслил иначе, чем мы, и не видел выхода из сложившейся ситуации.

Степень упадка боевого духа особенно наглядно проявилась во время заседания главного комитета рейхстага 6 июля. После совершенно неожиданной для нас речи депутата Эрцбергера, в которой он заявил о полной бесперспективности неограниченной подводной войны и отрицал саму возможность нашей победы в этой войне, настроение в рейхстаге упало до абсолютного нуля. Стало предельно ясно, куда нас занесло и где мы находимся. Нужно было не безучастно взирать на происходящее, а что-то срочно предпринять для укрепления боевого духа и сплочения нации, иначе нас ожидало немедленное поражение.

Военный министр целиком разделял нашу точку зрения о вредном влиянии берлинских событий на наше положение на фронте и считал необходимым, чтобы генерал-фельдмаршал фон Гинденбург переговорил по всем волновавшим нас вопросам с кайзером. Уже 6 июля мы с генерал-фельдмаршалом поспешили в Берлин. Его величество, однако, считал события в столице исключительно внутренним делом, не затрагивающим вооруженные силы. Поэтому наше пребывание в Берлине прошло безрезультатно. Вечером того же дня мы вернулись в Кройцнах.

Тем временем ситуация в Берлине обострялась. 8 июля рейхсканцлер одобрил проект резолюции о мире, представленный партийным большинством в рейхстаге, и одновременно пообещал депутатам провести выборы в прусский парламент в соответствии с положениями закона о выборах в рейхстаг. И то и другое, безусловно, еще больше укрепило решимость противника учинить Германии разгром. В полдень 10 июля рейхсканцлер был вынужден подать прошение об отставке, которое 11 июля было отклонено.

После всего случившегося я уже не считал рейхсканцлера человеком, способным выполнять задачи, которые эта война ставила перед правительством, т. е. воодушевить немецкий народ и повести его к победе. И чем глубже я вникал на новом посту в обстановку на фронте и в тылу, тем лучше я понимал: чтобы победить на поле сражения, требовалось тесное сотрудничество главы кабинета с ОКХ. Такое сотрудничество у нас не сложилось. Почти ничего не осталось от национального мышления и национальных чувств. У политического руководства не было ни организационных способностей, ни идеи, которая могла бы вдохновить немецкий народ, помочь ему раскрыть свой творческий потенциал. Но главное – не было веры в силу германского оружия и в наше непреклонное желание победить. И войска не получали той моральной поддержки, в которой нуждались, чтобы одолеть врага на поле битвы. Я уже не надеялся на какие-то перемены к лучшему при тогдашнем рейхсканцлере. Надежды на плодотворное сотрудничество с главой правительства во имя победы, которые я лелеял при вступлении в ОКХ, окончательно рухнули. Поэтому я подал прошение об отставке.

Генерал-фельдмаршал фон Гинденбург солидаризировался со мной и тоже подал аналогичное прошение. Документы были посланы в Берлин вечером 12 июля. В тот же вечер, однако, поступила телеграмма от военного министра, который, с учетом положения на фронтах, считал целесообразным для генерал-фельдмаршала еще раз прибыть с докладом в Берлин. Мол, кайзер также желает с нами переговорить. Между тем 12 июля в первой половине дня кронпринц встретился с руководителями партийных фракций в рейхстаге; большинство из них или высказались за немедленную отставку действующего рейхсканцлера, или же заявили, что не будут настаивать на сохранении им своего поста. Никто не выступил в его защиту.