Марина Чечнева - «Ласточки» над фронтом

— Ты только скорость выдерживай. Ну, а я постараюсь бомбы сбросить точно по назначению!

Минут через пятнадцать под нами тускло заблестела река — Нарев. Это и был наш контрольный ориентир — цель совсем рядом, за рекой противник. Я ввела самолет в облака и стала набирать высоту. Точно из глубокого погреба, в лицо пахнуло холодом и сыростью.

— Как дела, Саша?

— Приготовься, до цели меньше минуты.

Мерно, чуть глуше обычного рокотал мотор. Навстречу ползла липкая, промозглая мгла, оседая на лице холодными каплями. Капли медленно скатывались по щекам, попадали за воротник и разбегались по телу ледяными мурашками. Я недовольно ворчала.

— Ты что? — удивленно спросила Саша.

— Да так, капли за воротник попадают. Ну, сколько до цели?

— Подходим. Сейчас сброшу первые бомбы.

Через несколько секунд машину слегка качнуло. Я перегнулась через борт, чутко вслушиваясь. Пробив толщу облаков, к нам донеслись приглушенные звуки разрывов.

— Смотри. Если прожекторы зажгутся, значит, попали, тогда можно сбросить и остальные бомбы, — передала Саша.

— А если не зажгутся? — спросила я.

— Тогда придется выйти под нижнюю кролику и повторить маневр.

Но повторять не пришлось. Внизу под нами забегали отсветы прожекторных лучей, затараторили зенитки. Хорошо! Значит, наши бомбы попали в цель. Самолет вновь качнуло — Саша сбросила оставшиеся бомбы.

Первая бомбежка вслепую из облаков удалась, и с тех пор мы стали применять ее довольно часто…

Вторая половина февраля победного сорок пятого года застала нас в небольшом городке Слупе. Весна еще только шествовала с далеких берегов Атлантики. Но дыхание ее уже чувствовалось.

Внезапно наступила оттепель. Аэродром раскис до такой степени, что шасси самолетов увязали в грунте, у моторов не хватало сил оторвать машину от земли. Приходилось вытаскивать машины на руках. Вытянешь — а через минуту самолет снова засел в жидкой грязи.

Нужно было что-то придумать. По предложению подполковника Бершанской и инженер-капитана Озерковой решили построить деревянный настил для взлетно-посадочной площадки. И полк снова начал действовать.

С оттепелью пришла непогода. То сутками моросил надоедливый мелкий дождь, то сыпал мокрый снег. Летать приходилось на высоте 400–500 метров. В этих условиях ничего не стоило сбить наши тихоходные По-2 просто из крупнокалиберных пулеметов. И нередко самолеты возвращались из полетов с изрешеченными плоскостями. Техники латали их на скорую руку. Скоро крылья многих машин стали походить на лоскутные одеяла.

Помню, мы с Сашей возвратились из опасного полете. А могли и не вернуться — крылья машины сплошь были иссечены пулями, а мы только дивились, как это ни одна не угодила в мотор, или в летчицу, или в штурмана. Можно представить состояние после такой переделки! Но у Саши хватило выдержки, чтобы еще пошутить, после того как она осмотрела внимательнейшим образом нашу «ласточку» и пощупала каждую дырку в ее крыльях. Мы обе пришли к выводу, что выскочили из переделки весьма удачно, раз не придется перетягивать плоскости. Этого в полку боялись больше всего: ведь при этой операции летчик и штурман оставались безлошадными и какое-то время сидели без дела.

Вскоре мы с Сашей чуть было не попали в такое неприятное положение. Мы бомбили тогда вражеские позиции в районе Нойенбурга. Мощная облачность не позволяла подняться выше 400 метров. Дул сильный ветер. Крупный липкий снег залеплял козырек кабины.

— Земля почти не просматривается. Ну и погодка! — ворчала всю дорогу Саша. — Как ориентироваться прикажешь?

— Ничего, Саша, не волнуйся, — пошутила я, — фашисты выручат, подскажут. Как начнут палить пулеметы — вот тебе и ориентиры.

И в самом деле — на подходе к цели враг встретил нас сильнейшим огнем крупнокалиберных пулеметов.

— Хороши ориентиры, — со злостью бросила Саша. — Я бы лучше сама цель поискала, чем такими подсказками пользоваться…

Обстрел был мощным. За шумом моторов я, конечно, не могла слышать, как с сухим треском пулеметные очереди пропарывали перкаль плоскостей, но обостренное за годы войны чутье позволяло безошибочно определять эти моменты. Несколько пуль чиркнуло по козырьку кабины штурмана, и на нем появилась трещина. В переговорном аппарате послышался голос Саши.

— Тьфу, черт, — обругала она кого-то.

— Что-то случилось?

— Высотомер разбили, паразиты!

Чтобы уйти от огня, пришлось ввести самолет в облака, а через минуту мы вывалились из них — и в самое время. На фоне потемневшего снега, прямо под нами, извилистой лентой тянулись окопы.

Саша отбомбилась и дала курс а сторону родного аэродрома. Добрались мы благополучно. Но когда Маша Щелканова, старший техник эскадрильи, оглядела нашу машину, то лишь руками развела:

— Ну и отделали вас… На плоскостях и так уж заплата на заплате, а теперь и вовсе живого места нет.

— Неужели перетягивать? — испугалась Саша.

— Посмотрим… Может, обойдется и на этот раз.

И обошлось.

К концу февраля войска 2-го Белорусского фронта были уже недалеко от берегов Балтийского моря. В эти дни в полк пришла радостная весть. Девяти нашим лучшим летчицам и штурманам присвоили звание Героя Советского Союза, орденами и медалями была отмечена большая группа девушек. Сашу Акимову и меня наградили орденом Красного Знамени…

Хочу вспомнить еще один наш с Сашей полет. Она его помнит очень хорошо.

12 марта 1945 года нам было поручено подыскать площадку для перебазирования полка. До наступления темноты оставалось около двух часов, поэтому мы не стали медлить, хотя погода оставляла желать лучшего. В районе Торуня, когда большая часть пути оставалась уже позади, мы попали под обстрел зенитной артиллерии. Но продолжали держать курс в сторону Данцига. И снова попали под огонь.

В это время снегопад усилился, а мотор начал вдруг давать перебои. Кругом леса, болота, нужно садиться, а куда?

К счастью, внизу мелькнули контуры небольших строений. Дальше опять стеной стоял лес. Выхода не было, решили садиться недалеко от строений.

Через несколько минут после посадки к самолету подбежали дети. А мы с Сашей сидим в кабинах и судорожно соображаем: среди своих мы или среди чужих? За детьми торопливо подбежал мужчина.

— Свой! Свой! Не бойтесь, — еще издали прокричал он.

На рукаве мужчины мы увидели красно-белую повязку — такие носили тогда польские патриоты.

Темнело. Мы обе основательно продрогли. У машины была выставлена охрана во главе с нашим спасителем — Стефаном Жондой. Сами мы тоже по очереди дежурили у самолета. А в доме Стефана нас ждали и теплое слово, и пища. Его мать позаботилась о нас, как о родных детях. Нам и в голову не приходило в тот момент, что немцы находились всего в нескольких километрах от этого села.