Георгий Северский - Второе дыхание

Работы не было.

Спасение пришло неожиданно. Никогда, даже в эти неправдоподобные дни, Катя не думала, что может стать «артисткой» да еще бродячего цирка. Но так уж получилось…

Однажды недалеко от своего дома она встретила Колесова. Катя знала из рассказов соседей, что на их улице поселился, как его называли, «циркач», и часто видела его. Говорили, что он необыкновенно силен и был прежде популярным артистом силовой труппы, но не то еще перед войной, не то в начале войны получил тяжелый ушиб головы и вынужден был покинуть арену.

Колесов остановил девушку.

— Вы, кажется, ищете работу? — спросил он.

Катя ответила утвердительно.

— Идемте со мной, поговорим.

Преодолев смущение, девушка пошла с Колесовым. По обстановке комнаты, в которую они пришли, сразу можно было составить представление о профессии жильца. В углу были свалены гири, гантели, штанги, на стенах висели портреты Колесова в цирковом облачении и даже красочная старая афиша.

Катя стала разглядывать ее.

ПЕТРОГРАДСКІЙ ЦИРКЪ ЧИНИЗЕЛЛИ

СЕГОДНЯ И ЕЖЕДНЕВНО!!

НЕОБЫКНОВЕННЫЙ АТТРАКЦІОНЪ

КОЛЕСОВЪ И ЕГО ТРУППА.

Под этим аншлагом на фото был изображен силач, поднимавший группу людей. Внизу афиши Катя разглядела дату: «1914 год». Она с изумлением посмотрела на Колесова. Он коротко пояснил:

— Мой отец. Афишу храню как память о нем.

Колесов усадил Катю и начал расспрашивать. Видимо, от соседей он узнал, что Катя занималась в спортивной школе гимнастикой и имела первый разряд.

— Надо как-то жить, пока установится порядок, — глуховатым голосом говорил Колесов. — Трудно вам с больной матерью… Откроются театры, цирки, варьете, можно будет туда пойти работать. А пока, — он усмехнулся, — решил я свой цирк организовать.

«О каком это «порядке» он говорит — брезгливо подумала Катя, но предложение Колесова работать с ним партнершей после долгих раздумий приняла. Все-таки — свой, русский, и жить на что-то надо.

Пройдя наскоро курс обучения, Катя стала работать с Колесовым…

К вечеру поднялась метель. Холодный порывистый ветер взвихривал над поселком снег и бил в окна с такой силой, что дрожали рамы.

Командир батальона аэродромного обслуживания майор Отто Фурст взглянул на часы. Еще нет и восьми, а в этой берлоге — полная тьма и безлюдье. Даже собачьего лая не слышно. Впрочем — майор усмехнулся своим мыслям — ничего удивительного! Собаки уничтожены по его же приказу, а жителей отучили выходить на улицу с наступлением темноты.

Авиационный полк тяжелых бомбардировщиков «Голубые кресты» считался одним из лучших полков 8-го воздушного корпуса Рихтгофена. В декабре «крестоносцы» были срочно переброшены а Крым. Вместе с ними на один из аэродромов под Симферополем прибыл и майор Отто Фурст.

Майора раздражало здесь все. Столько забот, возни с подготовкой аэродрома, а тут еще никаких элементарных удобств.

В поселке, где квартировали летчики, бездействовал водопровод, не было теплых уборных, а главное — эта мертвящая скука!

Майор зевнул. Чем заняться в такой вечер? Пойти к кому-нибудь распить бутылку вина? Перекинуться в карты?

Но он тут же вспомнил, что отпустил своего денщика на весь вечер. «Скажу часовому, пусть немного проводит», — решил Фурст и стал одеваться.

Толкнув дверь, майор спустился с крыльца. Ветер и сухой колючий снег ударили ему в лицо. Он поднял воротник и осмотрелся. Укрываясь от ветра, к углу жался часовой.

— Ком гер! — позвал его майор.

Часовой подошел и… вдруг ударом приклада сбил майора с ног.

Через секунду, связанный по рукам и ногам, с кляпом во рту, Отто Фурст лежал на снегу. Когда к нему вернулась способность воспринимать окружающее, он увидел, что рядом с ним лежит раздетый труп часового.

«Майн гот! Партизанен!» — обожгла догадка.

У крыльца двое в полушубках и один в шинели с убитого часового о чем-то тихо совещались. Окутанные снежной пеленой, фигуры партизан казались лежащему майору уродливо огромными. Вот сейчас они подойдут и…

Но тут совершилось то, что майор в кругу друзей называл неслыханным чудом. Чья-то исполинская тень перемахнула через забор. Послышались ругательства, вскрик. Мелькнул в воздухе выбитый из рук партизана автомат. В руках другого блеснул нож. Мгновенье — и страшный удар незнакомца отбросил партизана с ножом далеко в сторону. Схватив лежащий в снегу немецкий автомат, незнакомец хотел открыть стрельбу, но двое партизан, подхватив оглушенного товарища, уже исчезли со двора.

Великан легко поднял Фурста на руки, бережно внес в дом. Здесь он вынул кляп изо рта майора, освободил его от пут, и к тому времени, когда в комнату вбежали перепуганные солдаты караула и поднятые по тревоге офицеры, Отто Фурст, наконец, обрел дар речи.

Слушая рассказ командира БАО, немцы то приходили в негодование от дерзости партизан, то с изумлением разглядывали могучую фигуру незнакомца, выручившего майора.

А тот спокойно стоял в стороне, щурясь от яркого света и безразлично посматривая на возникшую суету.

Майор подошел к нему и похлопал по плечу.

— Ти есть брави храбрец, ти есть кароши германски патриот. Как тебя зовут?

От этой похвалы тень улыбки скользнула по равнодушному лицу незнакомца.

— Фамилия моя Колесов, зовут Иван Григорьевич, — медленно, растягивая слова, ответил он.

— Гут, ты, Иван Колесоф, будешь, как это сказать, мой хранитель.

Улыбаясь, майор пощупал мускулы Колесова и с восхищением воскликнул: — Феномен!

С этого дня бывший артист цирка Колесов стал телохранителем майора Отто Фурста.

Пришел и прошел новый, 1942 год.

Немцы в Крыму нервничали. Приказ фюрера взять Севастополь к полугодовщине войны с Россией, то есть к 21 декабря — выполнен не был.

Гитлеровцы временно прекратили штурм города и начали перегруппировку войск. Все ощутимей становилось сопротивление народа. На горных дорогах появились предупреждающие надписи:

«Внимание! Держи оружие наготове. Здесь партизаны».

Невидимые руки все чаще спускали под откос железнодорожные эшелоны с боеприпасами и военным снаряжением. Каждый камень, каждое дерево грозили пулей.

Даже на тщательно охраняемом аэродроме недавно взорвались баки и сгорело много тонн авиационного горючего. Это причинило немало неприятностей и хлопот майору Фурсту.

…В один из дней начала января перед домом Фурста остановилась легковая машина. Майор, обрадованный, выскочил навстречу своему старому приятелю гауптштурмфюреру [8] Гауптштурмфюрер — капитан войск СС. Эрнсту Дилле.

Несмотря на то, что гость был чином ниже майора, Фурст почтительно суетился около него. После взаимных приветствий друзья уселись в небольшом кабинете майора, служившем одновременно и спальней.