Юрий Черный-Диденко - Ключи от дворца

— В Ясной Поляне он здравствовал, а тут помирал.

— Вот так бы сразу и сказал, а то ишь чем корить вздумал — четырехклассным!..

Препирательство обоими велось беззлобно, скучающе, но Алексея разговор заинтересовал. В свое время читал, что болезнь и смерть застигли Толстого в дороге, смутно припоминалось и название станции до ее переименования — Астапово? Астахово? Но где именно она находится — не знал. Выходит, здесь, в этих краях, неподалеку от Липецка, который они проехали вчера вечером.

Когда Алексей отодвинул дверь вагона, железнодорожника уже не было. В лужице талой воды, блестевшей меж рельсами, мыл сапоги пулеметчик Панков. Заметив, что замполит всматривается в стоявшее поодаль приземистое здание вокзала, Панков словоохотливо доложил:

— Это, товарищ капитан, станция «Лев Толстой». В его память так прозвали. Он тут, оказывается, помер. Только что с одним местным старичком беседовал…

Проснулся и подошел к двери Фещук.

— И сейчас без паровоза? — спросил он у Алексея.

— Без… Всю ночь на запасном…

— Ну, значит, приехали…

— Думаешь, будем выгружаться?

— Точно… Да вон же видишь?

Со стороны головного вагона вдоль состава спешил Голиков, помощник начальника штаба, дежуривший по эшелону. Из вагонов, которые он один за другим оставлял позади себя, выскакивали и направлялись туда, к штабному, офицеры. На повеселевшем лице Голикова и в его пританцовывающей походке зримо было запечатлено долгожданное облегчение оттого, что его хлопотливые обязанности теперь подходят к концу.

— Фещук, в семь ноль-ноль быть у первого, — нараспев, довольным тенорком выкрикнул он. — Объявляйте подъем, никому из вагонов не отлучаться!

— А людей будем кормить? — осведомился Осташко.

— Разговорчики! — в последний раз напомнил о своей непререкаемой власти Голиков, потом все же добавил: — Там в штабе скажут, узнаете…

Фещук вернулся через полчаса. Скомандовал быстро позавтракать. И едва только поварской черпак опорожнил походную кухню, начали выгружаться. Небольшая станция, за которой проглядывались ухабистые улички, палисадники, колодезные журавли еще сонно дремавшего поселка, мгновенно оживилась, как разворошенный муравейник. Первый батальон вывели в пристанционный скверик, второй и третий разместились под навесом пакгауза. Кто чистил и расправлял измятые в дороге шинели, кто брился, кто — помоложе — просто разминался.

Алексей, которому комбат передал, что в комнате ожидания Каретников созывает политсостав, направился в вокзал.

Еще в дороге Алексей не раз думал с тайной надеждой: а что, если дивизии доведется вести бои на донецкой земле? Если их направляют туда? Но сейчас, мысленно прикинув расстояние, он понял, что эти надежды несбыточны. Будь иначе, разгружались бы много южней.

Каретников заговорил о предстоящем марше. Слушая привычные еще по училищу слова — «не растягиваться», «проверить обувь», «выслать вперед кухни», «созвать на привале коммунистов», — Алексей повел взглядом по залепленному плакатами залу. А ведь где-то рядом, может за стеной, та комната… Разве напомнить, намекнуть Каретникову? Упросить? Есть, мол, такое общее желание… Всего-то и дела четверть часа… Нет, не стоит. Заворчит. Поставлена задача на марш, а вы что, экскурсии затеваете?

Спустя полтора часа батальон шагал по обсаженному старыми ветлами тракту на Ефремов.

Привал объявили, когда скрылась за увалами степи станционная водокачка. Всех пленила опушка березовой рощи. Правда, из глубины ее, где только недавно сошел последний снег, тянуло холодом и сыростью, но здесь, на опушке, земля успела прогреться, а на гребнях рва уже пробились сквозь опалый прошлогодний лист краснолиловые цветочки хохлатки, а кое-где молодо зеленела трава. Красноармейцы, не сбрасывая вещмешков, присаживались где посуше.

— Веселись, душа, дотянулась еще до одной травки-муравки.

— Что рано в старики записываешься? Небось на такой муравке с девкой еще и не лежал?

— К тому и говорю.

— Братцы, гляньте, уже и какая-то мохнатая тварь закопошилась. Гусеница, что ли? Сказано — весна.

— По такой весне еще не раз зубами плясовую будешь отбивать.

— Зачем зубами? А ноги на что? Подметки казенные.

Алексей отыскал взглядом роту Пономарева, пошел туда. В последние дни пребывания в Кащубе она почти наполовину доукомплектовывалась молодыми солдатами. Война добралась уже и до них, родившихся в помеченном скорбной всенародной утратой двадцать четвертом году. Все они свыклись друг с другом в запасном полку, а потом в маршевом батальоне и до сих пор держались вместе; вот и сейчас собрались в раскатисто хохотавшую гурьбу, потешались над кем-то.

— Кто это вас так развеселил? — улыбнувшись, спросил Алексей, подумав про себя, что коль так благодушно смеются, то беспокоиться за ребят особо нечего.

— Да это, товарищ капитан, наш Янчонок отличился.

— Очень уж занятно у него с броней вышло.

— Сам с себя снял, — наперебой стали рассказывать новички, расступаясь перед Осташко так, что он оказался лицом к лицу с конфузливо переминающимся с ноги на ногу пареньком. Только при всей этой конфузливости больно уж высоко был вздернут плутоватый носик, и плутовато подрагивали зернинки в чистых серых глазах.

— Вас что, в самом деле не отпускали? — полюбопытствовал Алексей.

— Не слушайте их, товарищ капитан, они вам наговорят. Не во мне дело, всю нашу столярную мастерскую повестками обходили. Мы деревянную тару для фугасок делали, не успевали и вывозить.

— А все-таки насчет брони сомневаюсь.

— Да в мастерской ее и не было, в том-то и штука… А потом в Куйбышев иностранные посольства переехали, и нас на паркет перевели… Вот тут и совсем надолго придержали… Аж обидно стало, руки не поднимались. Написали письмо в Москву… Так, мол, и так, неужели Гитлер уже разбит, что мы паркетом занялись? А из Москвы вскоре телеграмма: паркетчиков на фронт! Ну, военкомат сразу нас всех и подмел… Товарищ капитан, разрешите спросить, что это у вас за орден? — Янчонок с хитрецой перевел разговор на другую тему.

— А присмотрись-ка сам.

Янчонок, а вместе с ним и его дружки подошли поближе.

— Вроде святой какой-то… Каска с шишаком… таких сейчас и не носят. Але… Александр…

— Эх ты, сам монашья скуфейка, — пристыдил Янчонка кто-то другой. — Не святой, а, можно сказать, первый маршал на Руси… Александр Невский.

— Верно, — подтвердил Алексей. — Мечом умел владеть хорошо…

— Честное комсомольское, первый раз вижу.

— Ну вот что, «честное комсомольское»… Кто из вас еще комсомолец?

— Да все, кто вот тут… Только один не успел билет получить. На собрании в ремесленном принять приняли, а тут повестка, до райкома не дошло.