Юрий Черный-Диденко - Ключи от дворца

— Мы здесь по-фронтовому, без райкома… Комсорг с вами беседовал, созывал?

— Да, переписал… Сказал, что, как придем на место, комсомольское собрание проведем.

— А зачем откладывать? Вот будет большой привал, можно и созвать…

Пополнение Алексею понравилось. В большинстве своем недавние ремесленники, и коль приучены мастерами к рабочему инструменту, то и к солдатскому станут относиться бережливо. И все-таки, мысленно перенеся всех этих горячих, хороших ребят на ту Подгуровскую высотку за Ловатью и представив себе их там, под тем огнем, с беспокойством подумал Алексей, что главная школа для них еще впереди. И хорошо, если первый искус нагрянет не по-глупому; хорошо, если рядом будет тот, кто начальные классы этой школы прошел… Иначе скольким из них суждено лечь в землю, в братские могилы, так и не познав хотя бы изначальный вкус солдатского торжества над битым врагом…

Алексей разыскал командира роты Пономарева, взял у него список личного состава, посмотрел разбивку по взводам.

— Я новеньких всех перемешал, товарищ капитан… вместе со старослужащими, — поняв, чем интересуется замполит, поспешил предупредить Пономарев. Грузный, даже пышнотелый, был он одногодком Алексея и, как он уже успел заметить, самолюбиво, с недовольством встречал замечания в свой адрес.

— Здесь, на бумаге, вы их перемешали, а посмотрите, что в поле получается! Стоят гуртом… Где же ваши старослужащие?

— А что ж мне их, с реверансами друг к другу подводить? В окопах и те и другие оботрутся.

— Нет уж, Пономарев, на окопы надеяться нечего.

Подошел Бреус, парторг роты.

— Товарищ капитан, разрешите сказать. О новичках не тревожьтесь. Все мы посматриваем за ними, отстающих не будет. Я с ними целую конференцию провел. Да и другие коммунисты все время вместе с ребятами… Это сейчас они в кучу сбились, а так у нас порядок, следим.

И снова зашагали. Шли вольным шагом врастяжку, чтобы не хлюпать на других вылетающей из-под сапог грязью. Полы шинели заправили под ремни, задумчиво смотрели на лоснящуюся на пригревах землю. Кто в эту весну сделает на ней, проснувшейся от зимней спячки, первую борозду? Лемехом или снарядом? Что вслед за собой поманит прилетевших грачей — плуг или срывающая дерн солдатская лопата?..

Уже по одному тому, что полк никто не торопил и двигался он вразвалочку, по-ополченски, со щедрыми дневками и привалами, с горячей сытной пищей, уже по одному этому чувствовалось, что задача, которую где-то и когда-то предстоит решать ему и дивизии в целом, маячит в таком отдалении, что разглядеть ее сейчас и не пытайся. Те, кто шагал в колонне, воспринимали эту неторопливую размеренность по-разному, в зависимости от пережитого в войну ранее. Фещука, например, она вполне устраивала. Он не мог позабыть отчаянные марш-броски сорок первого, да и сорок второго года, и они вспоминались ему теперь, как вспоминаются старшекласснику неудачи и промахи начальной поры. Свернув на обочину дороги коня, он пропускал полный состав батальона, вновь и вновь любовался его внушительной численностью, ласкающим взглядом окидывал то роту раскрасневшихся, в добротных полушубках стрелков, то взвод противотанковых ружей, то минометчиков, замыкавших строй. «Теперь-то научились, повоюем, господа гансы, по-настоящему, теперь нас на бога не взять. Дудки!» — мысленно приговаривал Фещук. А для Янчонка и многих других, таких, как он, сорок первый год, знакомый только по горестным сводкам, начисто заслонялся взошедшим в зенит солнцем Сталинградской битвы, победами на Дону, на Кубани, и потому медлительность похода и однообразие потянувшихся дней были им совсем не по душе. Пятые сутки в дороге, а фронтом и не пахнет. Снова стоянка. Вон и сеять люди начинают. Где же он, этот передний край?!

Алексей не пережил в войну всего того, что пережил Фещук, но и многим другим, кто шагал сейчас в строю, пока не довелось видеть и знать то, что успел увидеть и узнать Алексей. Все-таки за плечами Северо-Западный! И потому этот ритмичный, неспешный, расписанный в вышестоящих штабах темп марша не вызывал у него какого-либо нетерпеливого зуда. То, что их дивизию вот так, одним махом, перебросили через добрую тысячу километров сюда, в сердцевину России, уже само по себе внушительно о чем-то говорило. Вряд ли это просто очередная смена частей, перестановка их. Для этого, пожалуй, нашлись бы войска и где-либо поближе. Но тогда что же? Предпринимаемое исподволь, в предвидении летней кампании, подтягивание и сосредоточение? Трудно, да и не ему гадать. И однако брезжила пока еще безотчетная вера, что его, Алексея, доля пройдет не околицами войны… И ничто не уйдет, ничто не минует, не обнесет его война своей полной и увесистой чашей. Вместе со всеми осушит ее до дна. Эта вера сообщала телу, каждому движению, каждому шагу взбодренную, приятную легкость. И та физическая нагрузка, которую приходилось нести на марше по размытой весенней распутицей, чавкающей под ногами грейдерке, казалась ему недостаточной. Шел то в голове колонны, то переходил в задние ряды в снова по обочине дороги нагонял впереди идущих.

— Споем, пехота? — памятным голосом Мараховца пригласил Алексей шагавших, когда дорога пошла посуше, бугром. — Кто посмелей? Затягивай!

Как бывало часто и там, в Ташкенте, никто не отозвался.

— Отмалчиваетесь? Что ж, придется на почин самому.

Голос был у него неважнецкий, нечто среднее между тенором и баритоном, хотя однажды на семейном вечере забойщиков, когда не приехали артисты областной филармонии, он исполнял даже «Черную шаль», само собой не обольщаясь выпавшим в тот вечер успехом. Если бы запел Лембик, хлопали бы, наверное, еще сильней. Но сейчас был польщен. Подхватили дружно, даже присвистнули:

К Телешеву, небольшому селу с опрятными, веселыми хатками, раскинувшемуся на взгорье, дорога завиляла петлями по каменистой осыпи, на середине подъема раздваивалась, одна пошла в обход. Дали команду на перекур, чтобы подождать Фещука, вызванного к командиру полка.

— Ишь, выплясывает джигит! — проговорил Замостин, кивая на показавшегося вдали всадника.

Срезая дорогу, комбат направил коня выпасом, и на зеленевшей толоке молодцеватая, взгоряченная пробежка каурого скакуна выглядела действительно красивой. Фещук понимал это и сам; картинно описав перед поджидавшими его офицерами безупречную дугу, круто осадил коня.

— Пойдем левее, на Лебедянь. Там и ночевка. Здесь, в Телешеве, и без нас все овины забиты.

Когда взошли на взгорье, только черная точка мельтешила на дороге почти у обреза горизонта. Фещук спешил узнать, что это за Лебедянь, где предстояло разместиться батальону.