Геннадий Синельников - Ах, война, что ты сделала...

По официальным данным, в Афганистане за первые два года войны из офицеров погибли каждый пятнадцатый политработник и каждый сорок второй командир. И это не потому, что политработники имели меньше навыков в ведении боевых действий, чаще даже наоборот. Политработники, как и весь личный состав, ходили на боевые операции, в том числе в должностях командиров подразделений. Кроме всего, их зачастую направляли туда, где в бою складывалась наиболее опасная, а подчас и критическая ситуация. Случай с капитаном Власовым, другими офицерами, когда личный пример политработника был часто основным способом разрешения возникшей опасности и выхода из безвыходной обстановки — неоспоримое тому подтверждение.

Эх, Николай, как прав ты был в своих сомнениях и рассуждениях! Как рано созрел до понимания многих прописных истин! Жаль только, что все мы ни тогда, ни сейчас так и не получили на них ответы. И особенно на самый важный: кто из главных виновников афганской трагедии ответил за содеянное и кто будет решать проблемы ее участников? И не так, для «отмазки», а по-человечески, по-государственному!

Как-то очередной «проверяющий» из Министерства обороны СССР сказал, что по опыту войн соотношение раненых в бою к убитым — восемь к одному. Афганистан опроверг весь предыдущий опыт. Раненых по отношению к убитым было во много раз больше. Потому что Афганистан — это особая партизанская война, без всяких правил и законов. И как жаль, что, не зная их и позабыв всем знакомую истину «Кто с мечом к нам придет, от него же и погибнет!», а также — историю страны, завоевателями которой мы почему-то оказались, наши руководители обманным путем втолкнули нас туда, надеясь, что мы закидаем аборигенов своими армейскими форменными шапками. Не получилось. Право на свободу и желание жить по своим законам имеют все страны и народности независимо от их экономического, культурного, интеллектуального и прочего уровней. Наши члены Политбюро ЦК КПСС хотели одним росчерком пера опровергнуть эту аксиому. Какое варварство! И в этом Николай Власов был абсолютно прав!

Гибель Николая, многих других офицеров и солдат за такой короткий промежуток времени, активизация духами боевых действий, ожесточение, с каким они ввязывали нас в бои и изматывали в них, надломили в моей душе тот моральный стержень, благодаря которому я раньше чувствовал себя более уверенно и спокойно. Часто перед глазами, помимо моей воли, словно кадры в кино, виделось распластанное безжизненное тело капитана-добровольца, наша последняя встреча с Николаем Власовым и другие тяжелые события из моей службы. Как никогда очень сильно мне захотелось домой! Я уже ожидал своего заменщика, но он пока еще был где-то далеко, а боевая жизнь скоротечна и непредсказуема, и каждый день, час в ней мог стать последним!

Как-то, внимательно посмотрев мне в глаза, полковой врач посоветовал сдать кровь на анализ. И когда я узнал, что болен гепатитом и завтрашним рейсом отправляюсь в ташкентский госпиталь, я, не скрывая радости, даже подпрыгнул на месте, будто выиграл тяжелый бой на ринге. Я отчетливо осознал, что мое заболевание — это мое единственное спасение, моя Судьба! Санитарный самолет, в котором вместо привычных кресел на вертикальных ремнях крепились армейские носилки — кровавые, пропахшие гноем, лекарством, трупным запахом и еще чем-то тяжелым, был для меня сейчас самым долгожданным, дорогим и комфортабельным транспортом.

Я смотрел в изможденные лица больных, раненых, лежавшие в сторонке трупы погибших и радовался такому удачному повороту событий в моей жизни. Чтобы никто не увидел моей счастливой физиономии, я глядел в иллюминатор на проплывающие под самолетом облака и благодарил Всевышнего за то, что он оставил мне жизнь. Я ничуть уже не сомневался, что останься я в бригаде, и не дожил бы до своей замены. Сердце и интуиция мне говорили об этом, и я верил им. А теперь у меня появилась уверенность и надежда на счастливый конец моей заграничной эпопеи. И хотя, по словам врачей, гепатит еще даст о себе знать в дальнейшей жизни и я летел пока только в госпиталь, а не домой — я понимал, что все это не так уже и страшно. Моя болезнь стала для меня предзнаменованием, что рано или поздно, но я вернусь домой живым и невредимым, а значит, моя жизнь продолжается!

Госпиталь пугал своей тишиной, приветливыми улыбками медперсонала, спокойствием. Все было непривычным, даже те нормальные человеческие условия, от которых мы отвыкли. Удивляло, как маленьких детей, что можно включить яркий свет, что тихо урчит холодильник, а в нем находится прохладная вода. Что ты просто можешь лежать на чистых простынях, никуда не спеша и не опасаясь, что в твою постель может забраться скорпион, фаланга или змея, что не слышно за окном автоматных очередей, что на клумбе растут красивые цветы. Уколы и повышенные дозы снотворного на нас не действовали.

— Сюда бы небольшой тротиловый заряд и завальчик был бы нормальный, — говорил мне лейтенант-сапер каждый раз, когда мы с ним спускались в подземное метро, гуляя по городу. — А если бы туда, то вообще было бы классно!

«Если бы гранату в эту толпу, интересно, скольких бы она положила?» — думал я, увидев беспечную и, как мне казалось, наглую толпу молодых ребят-узбеков.

Руки машинально и непроизвольно ощупывали непривычную одежду в поисках пистолета, когда где-то мелькала на чьей-то голове чалма: «Душман!» Слушая друга-сапера или других афганцев, я ловил себя на мысли, что за время участия в боевых действиях наша психология, мышление, образ жизни, поведения, оценочные критерии очень сильно изменились. Не осознавая еще того сами, но мы настолько пропитались милитаристским духом, что мирная жизнь для нас становилась чужой и скучной.

Мысли о войне не покидали нас ни на мгновение, хотя прошло уже более месяца, и курс лечения в госпитале подходил к концу. Получив на руки документы и направление в санаторий на обязательную медицинскую реабилитацию, я сел в ближайший самолет и самовольно улетел домой. В санаторий не поехал.

Судьба… По-разному складывалась она у каждого из нас на войне. Кто влиял на нее, кто заставлял нас поступать так, а не иначе в тех или иных жизненных ситуациях и в конечном счете подводил к определенному результату, было загадочным и непонятным. Но война на меня, атеиста по жизни, занимаемой должности, партийной принадлежности, твердому убеждению, что человек — сам себе бог и царь, повлияла отрезвляюще. Каждодневная опасность, многочисленные примеры подвели меня к твердому убеждению, что есть какая-то могущественная и неведомая сила, которая влияет на наши поступки, дела, их результаты, причем делает это помимо нашего желания. На войне люди часто выходили победителями из сложнейших ситуаций и гибли тогда, когда не должны были этого делать. Как тут не задумаешься над словами: «Человек предполагает, а бог располагает». Видимо, вся наша жизнь с самого ее зарождения и до кончины уже расписана кем-то. Наверное, этот сценарий и есть Судьба каждого из нас.