Михаил Аношкин - Рубежи

— Есть задание отправить в тыл врага четверых. Я решил выбрать бойцов из вашего взвода. Добровольцы, два шага вперед!

Дружно шагнул весь взвод. О задании не то что мечтали, им бредили.

Я попал в четверку счастливчиков. Командиром группы был назначен старший сержант Батенев. До штаба фронта. А там, как дал понять комроты, назначат кого-то другого, более опытного, уже побывавшего в тылу врага.

Вечер ушел на подготовку. «Союз трех братьев» распадался. Гладилин и Кузин еще раз, но уже без меня, проверили наши парашюты и гарантировали их полную надежность. Рота бурно обсуждала новость. Завидовали нам. Вспоминали истории, о которых слышали от бывалых солдат.

Нас снабдили боеприпасами, продуктами. Табачку вволю отвалили. Заменили обувь: выдали новые сапоги. Я же, дурачок, отказался. Дело в том, что знакомый сапожник недавно сшил мне хромовые сапоги, у которых по тогдашней моде голенища фасонисто сбегались в гармошку. На ногах они сидели свободно и мягко. Какое-то затмение нашло. Не сообразил, что не для лесных скитаний такая обувка. Старшина, когда я отказался от кирзовых сапог, осуждающе покачал головой, но отговаривать не стал. Лишь сказал с усмешкой:

— Смотри, парень, близок локоть…

Потом я много раз вспоминал старшину…

Мы попрощались с друзьями, пожали руку Курнышеву, получили от него напутствие — не подкачать и живыми и невредимыми вернуться в родную роту. В штаб фронта на полуторке довез нас сам командир батальона. Остановились на тихой улочке, где размещался отдел, ведавший партизанским движением. Расположились в заросшем саду. Комбат предупредил, чтобы мы никуда не отлучались, и заспешил с докладом по начальству.

Едва успели мы снять с плеч тяжеленные вещмешки, сложить в сторонке парашюты, как появился комбат. С ним пришел полковник — стройный, с удивительной выправкой: настоящая военная косточка.

Батенев построил нас, доложил по форме. Полковник оглядел каждого с ног до головы, спросил весело:

— Ну, как, гвардейцы, готовы на подвиг?

Мы заулыбались.

И далее мы узнали, что сегодня ночью нас должны сбросить в брянские леса, в соединение, которым командует подполковник Горшков, что группу возглавит сержант Коннов, который со старшиной ушел получать боеприпасы и продукты.

— Желаю боевых успехов!

Каждому из нас полковник крепко пожал руку. Попрощались мы и с комбатом.

Появились старшина и сержант Коннов, плотно сбитый крепыш среднего роста. Ухватившись за угловые концы, они несли плащ-палатку, полную всякой всячины: консервов, пшенного концентрата, сухарей, патронов для автоматов и гранат. Куда же столько? Этим добром вдоволь снабдили нас в батальоне. Вещевые мешки и так полны, не резиновые же они. Батенев даже поморщился недовольно. Коннов это заметил.

— Учтите, товарищи, в лесах голод.

И мы присмирели: дохнуло той, неизвестной нам жизнью. Молча запихивали в «сидоры» то, что они могли еще вместить. Когда закончили с укладкой, Коннов роздал удостоверения: такой-то направляется в распоряжение Южной оперативной группы орловских партизан. Напечатаны удостоверения были на белом перкале, а не на бумаге. И стояла аккуратная подпись — полковник Польский. Коннов сказал:

— Это подпись полковника, который только что у вас был. — И добавил: — Теперь постарайтесь зашить удостоверения в швы гимнастерок или брюк.

Мы переглянулись. Сержант пояснил:

— Направляемся в тыл врага. Произойти может всякое. Говорю не в порядке запугивания, просто предупреждаю. Матерчатое удостоверение при обыске труднее найти. Не дай бог, конечно, чтоб до этого дошло. И еще одно преимущество. Если бумага намокнет, то расползется. А материя высохнет, и снова порядок.

Предупреждение Коннова прозвучало так же сурово и необычно, как и сообщение о голоде в лесу. Оно подготавливало нас к новой обстановке, в которой очутимся уже сегодня ночью. Обстановке опасной. В сумерки подкатила полуторка, мы погрузили в нее свое имущество, уселись сами и помчались на аэродром.

Коннов был опытным человеком. Такие сборы ему, конечно, не впервой. Держался уверенно, по-хозяйски озабоченно. Дотошно проверял все, чтобы не упустить какую-либо мелочь. И что-то не договаривал.

На аэродроме погрузились в «дуглас». Иллюминаторы задернуты темными шторками. Посреди самолета возвышается тумба для стрелка. Над нею отверстие в потолке, укрытое снаружи плестигласовым колпаком. Там пулемет. Летчик неторопливо пристегнул карабинчики парашютов за трубку, примерно такую, как в трамваях. Объяснил, что прыгать надо, когда загорится лампочка, укрепленная над входом в пилотскую кабину.

Было несколько видов десантных парашютов. Первый прыжок я совершил с парашютом ПД-6. У него ручное кольцо и запасной парашют. Сейчас у нас были парашюты ПД-41. Ручное кольцо у них существовало лишь для подстраховки. Раскрывался парашют автоматически: вытяжная фала крепилась за что-нибудь в самолете (в «Дугласе» за трубку) и при прыжке вытягивала парашют из укладочного мешка, разрываясь при динамическом ударе. Так что не беспокойся — парашют всегда раскроется.

Запустили моторы. Стрелок встал на тумбу, и голова у него оказалась в плестигласовом колпаке. Моторы взревели на бешеных оборотах, самолет вздрогнул и побежал по взлетной полосе.

Трудно рассказать о состоянии, которое охватило нас. Был страх, было любопытство. Была и особая приподнятость настроения от необычности происходящего. Батенев закрыл глаза, вроде бы решил вздремнуть. Коннов сдвинул в сторону шторку и пристально вглядывался в ночную темень.

Самолет набрал высоту. Воздушный стрелок топтался на своем пьедестале, стараясь не проворонить опасность. Но луна спокойно струила бледно-оранжевый свет и действовала умиротворяюще. Почему-то подумалось, что при ее свете ничего плохого произойти не может. Внизу плыла темная, без огоньков, земля.

И вдруг что-то изменилось. Я отодвинул шторку иллюминатора и глянул вниз. Там, насколько хватал глаз, яростно бушевали вспышки огня. Лучи прожекторов качались в темном, чуть подсвеченном лунным светом небе. От земли заспешили навстречу оранжевые пунктиры, и я не сразу догадался, что это трассирующие пули. Ко мне нагнулся Коннов и, перекрывая гул моторов, прокричал:

— Фронт!

Все сошло благополучно. Земля вновь укуталась в темно-синюю густую вуаль. Самолет резко тряхнуло, он стремительно пошел вниз. Заекало сердце — неужели зацепила шальная пуля? Дверь пилотской кабины открылась, вышел командир корабля и рукой показал на вспыхнувшую лампочку: пора! Командир открыл наружную дверь, призывно махнул рукой — прыгать! В самолет ворвался ветер. Первым к двери подошел Коннов. Он дружески потрепал за рукав летчика и исчез в темной дыре. За ним была моя очередь. Я глянул вниз: под самолетом острыми макушками ощетинился лес, на обширной вырубке полыхали четыре костра, образуя прямоугольник. Зажмурившись, я бросился в звенящую пустоту и через секунду почувствовал сильный толчок — раскрылся парашют. Лямки вещевого мешка не выдержали, еле успел удержать его руками.