Михаил Шушарин - Солдаты и пахари

— Женя тоже был командиром. Он сам имел право подписывать парашютные паспорта после укладки… Я верил ему. Вообще верю своим командирам.

— Послушайте, Тарасов! Вы хотя бы представляете, что случилось? Лучше семь раз погореть, чем однажды овдоветь…

— У меня тоже погибла жена… Я живу с двумя малышами. Мне тоже нелегко.

В глазах Оксаны мелькнул испуг. Она еще более побледнела.

— Может быть, я и не поняла еще всего, — смутилась она. — Вы как первая причина, в вас всю вину вижу… Простите!

А время шло. Нанизывались, будто сушеные грибки на белкину веточку, недели, месяцы.

Выровнялась, подросла незаметно для всех Поленька. Похорошела. Озорные, точь-в-точь, как у покойного Терехи, глаза ее сияли умом и лукавством. Закончив педагогический техникум, все лето хозяйничала в холостяцкой квартире отца. И опять ворчала на Степку, на Тихона, а за компанию и на Макара:

— Сладенько любите, солененько да кисленько… Против горьконького тоже не возражаете, а кашу добрую никто путем сварить не умеет! Ну, мужики! Ну горе с вами!

— Могу заверить тебя, дочка, — со всей серьезностью заявлял Макар, — лучше меня никто во всем батальоне кашу варить не умеет!

— Воображаю, чем батальон питается! — смеялась Поленька. — То недосол, то пересол.

— Поля, ты слушай! — привскакивал Степка. — Если хочешь знать, гретая каша всегда вкуснее свежей… Вот попробуй!

— Дядя Тихон! — обращалась Поленька к Пролазе. — Это он ваши мысли повторяет. Не знает только, что к чему.

— Умны мысли и повторить не грех, — кивал Пролаза.

И все вместе смеялись.

Деревня, где стояла часть, жила медлительной сельской жизнью и чем-то напоминала Родники. Макар часто гулял вместе с Поленькой около небольшой быстрой речки, и дочь сказала ему:

— Не хотела беспокоить тебя, но надо… Помоги.. Нет у меня желания ехать на работу по крайоновскому назначению… Хочу в Родники!

— Ты же комсомолка.

— Стоит ли объяснять, почему я приняла такое решение? Ведь Александра Павловна там лежит, братец Тереша и Марфуша. Хочу их дело продолжить… Что же тут зазорного?

— Ты просила об этом кого-нибудь?

— Пробовала. Слушать не захотели. В горкоме комсомола прямо сказали: не выедешь на место — попрощаешься с комсомольским билетом.

Поленька еле сдерживала слезы.

— Зачем они так?

— Ты, дочь, спокойнее, пожалуйста, — наставлял ее Макар. — Жизнь сложна… Бывает, выйдет дурак на дурака и получается… два дурака! Попробуем иные пути.

Добрый друг Сеня Екимов в то время был уже командиром полка. От его имени и от имени начальника политотдела пошло в Хабаровск письмо с подробным описанием маленькой Поленькиной жизни. В конце июля девушка получила разрешение уехать на работу в Родники.

Случилось так, что за неделю до отъезда Поленьки Макар после очередных прыжков попал в медсанбат с легким растяжением стопы.

— Денька три-четыре у нас полежите, а потом выпишем на домашний режим, — говорил врач.

— С гипсом?

— Да, конечно. Дома вам сподручнее.

— Ладно! — не стал перечить Макар.

В этот день пришел в палату Тихон.

— Вот яблоки тебе привез…

— Что-что?

— Да ты не думай ничего плохого, у председателя у самого разрешения спрашивал. И деньги отдал. За свой грош — везде хорош! — Он высыпал на стол свежие плоды. — Ешь — не хочу.

— Спасибо.

Тихон немного помялся, потом присел на койку.

— Слушай, что я тебе скажу… Только не волнуйся.

— Давай докладывай, что натворил?

— Ничего я не натворил. Вчера, как тебя увезли, Оксана Богданова к нам приходила: «Где он? Что с ним?»

— Ну, дальше что?

— …Сдается мне, виды она на тебя имеет.

— Перестань болтать. Выгоню.

— Можешь и выгнать… Только порассуди сам. Баба она завидная, что горох в поле. Кто ни пойдет, тот ущипнет. А ей какой в этом интерес. Ей надо жизнь устроить!

— Тебе-то что надо, Тихон? — начал сердиться Макар.

— Боюсь за тебя. Все-таки за тридцать ей… И как мы со Степкой будем?

— Иди ты к черту! — рассвирепел Макар. — Что ты все в мои дела путаешься? Марш отсюда!

Поссорились. А потом всю ночь Макар не спал.

И все близкие Макару люди, все говорили одно и то же. Поленька, стройная, загорелая и счастливая, прощаясь с отцом, смело взглянула ему в глаза.

— Папа, я уеду, а тебе надо о жизни подумать. О Степке. Он ведь, можно сказать, только что из пеленок выкутался. И ему нравится здесь с тобой и с Тихоном, вольготно себя чувствует. Но, не сердись, папа, ему нужна женская рука… Оксана Богданова тебя любит. И правильно делает. Такого не полюбить нельзя…

Макар смутился. Засмеялся неестественно, заговорил о другом:

— Пиши, дочка… Там фрукты в сумке тебе припасены.

А она продолжала свое:

— Не век вековать одному-то!

И Екимов на осеннем смотре позвал к себе в палатку, налил стакан.

— Давай! За тебя! Сколько можно ходить с несвежими подворотничками… Поезжай к ней. Я все знаю.

Макар всегда был откровенен с командиром. Пошло это еще с давних дней гражданской войны, когда прятались они, изодранные шрапнелью, после одного из боев в сосновом ветроломе. Тащил Макар раненого друга, обливаясь потом и кровью, к своему переднему краю… И поклялись в тот день в вечной дружбе. И клятва эта осталась незыблемой.

— Не сказать мне ей никаких слов. Поверь, Сеня! — горестно вздохнул Макар. — Не сумею. Давай лучше рекогносцировку на дивизию сделаю или ведро воды выпью.

— Да ты что? Ты в конце концов должен понять женщину! — налегал на друга Екимов. — Что, я за тебя к ней пойду?

На следующий день, в воскресенье, когда Тихон и Степка уехали за речку в тир, к дому подкатила екимовская легковушка.

— Принимай гостей!

Льняная шевелюра Екимова показалась в дверях. Следом за ним шли Оксана и маленький Рудька.

Макар захлопотал на кухне, пытаясь приготовить любимое екимовское блюдо — походную яичницу-верещанку, но тот, оставив Оксану в соседней комнате, вышел к Макару и заявил:

— Мне некогда, комбат. Прости. В штаб срочно вызвали. Так ты уж тут не подкачай.

— Погоди немножко.

Но Екимов уже топотал по крыльцу. Машина, взревывая, побежала вдоль улицы. Вошла на кухню Оксана.

— Слушай, Тарасов, ну какой же ты несуразный! — она улыбнулась, потом смутилась… — Не могу без тебя… Этого тебе хватит? И нельзя тебя дальше оставлять одного со Степкой! Я тебе не противна?

— Что ты, Оксанушка?

Потом Макар разговаривал со Степкой:

— Это будет твоя мама. Понятно?

— Понятно, — весело взглядывал на Оксану парнишка. — А Рудька? Он что же? Наш будет?

— Ну да.

— Хорошо, папа. Я согласен.

Она стала для Макара хорошей женой, для Степки — матерью.

Однажды откровенно сказала Макару:

— Часто во сне ты называешь меня Саней. А потом я чувствую, испытываешь неловкость… Ты, Макарушка, не переживай за это… Не может быть неловкости от этих хороших слов. Я все понимаю. Я не баба, готовая в порыве ревности вцепиться в волосы… Нам надо жить, Макарушка. Куда мы от всего этого деваемся.