Михаил Шушарин - Солдаты и пахари

…Игорь, Костя Гаврилов и разведчики Николы Кравцова много километров несли командира на самодельных носилках. До самой встречи со своими.

Очнулся Степан в полевом госпитале, в бывшей земской больнице под Москвой. За окном, по взгорью, двигались огромные колонны великанов в новеньких белых полушубках и шапках с черненым, сверкающим на солнце оружием. Колонны казались нескончаемыми и призрачными, а потому Степан спросил соседа по палате:

— Что это за люди, друг?

— Это сибиряки… Пошли на передок… Эти, брат, почистют фрицу и дульную, и казенную части. Будь спок!

— А мы, значит, вышли?

— Значит вышли, коли ты четвертый день лежишь тут возле меня и руками все машешь!

Осенью тысяча девятьсот сорок первого года по приказу Верховного формировались гвардейские воздушно-десантные части. Командиром одной из дивизий был назначен генерал-майор Макар Федорович Тарасов. В первый же день войны он, несмотря на протесты врачей, оставил уютный госпиталь на Лысой Горе.

Дивизия, как и многие другие десантные подразделения, была скомплектована за счет ста тысяч комсомольцев, пришедших в военно-воздушные войска по призыву Центрального Комитета комсомола. Были это веселые, сильные, немножко самонадеянные и гордые парни, изучившие азы военной науки еще на «гражданке», в первичных организациях Осоавиахима.

Макар и некоторые другие командиры, стоявшие когда-то у колыбели воздушно-десантных войск, радовались успехам десантников в боевой и политической подготовке. Получив оружие и снаряжение, бригады вели тренировочные прыжки с самолетов, ходили в ночные атаки, вступали в рукопашные схватки с условным врагом, пуская в ход лимонки и саперные лопаты.

Пролаза, ездивший с генералом по подразделениям, довольный, покрякивал:

— Если этих трошки поднатаскать, изувечат они Гитлера.

С большим вниманием и неподдельным радушием относились к десантникам жители окрестных сел. Началось с того, что на продсклады дивизии сверх наряда сельчане завезли около ста тонн картофеля. Макар, бывавший в колхозах, заходивший в сельские хаты, видел, что люди живут, перебиваясь с хлеба на воду. Поэтому-то он и спросил секретаря райкома довольно жестко:

— Народ у вас от голода скоро станет пухнуть, а вы картошку нам везете! К чему такой «патриотизм»? Хотите поссорить нас с населением?

— Напрасно так думаешь, товарищ генерал, — объяснил секретарь спокойно. — Это не по приказу сверху и не по призыву… Это они сами… Не вздумай где-либо еще сказать об этом… Обидятся наши.

С этого дня вместе с учениями, боевыми тревогами, ночными прыжками все подразделения дивизии, по мере возможности, стали помогать крестьянам.

Макар умел четко понимать события, оперативно реагировать на них. Здоровье его улучшилось значительно. Он будто помолодел. И одна только ранка не закрывалась, а продолжала кровоточить: не было никаких вестей от Степана. Оксана Павловна, уехавшая к сыну Рудольфу, который служил в Зауралье, писала часто. Частенько давал знать о себе и Рудик. А Степа исчез…

Ночи напролет просиживал генерал в своем штабе. Часто уходил мыслями к любимому «мальчишке», ласковому, верящему в отца безгранично… Как они любили оставаться дома вдвоем. Макар вставал ранним утром, стараясь не разбудить Степку, разметавшегося на постели, уходил на кухню и сам стряпал колобки на сметане. И когда вкусный запах долетал до Степкиной постели, слышал отец шлепанье Степкиных ног, видел его озорные глаза.

— Пап, а нам сейчас только поесть — и можно на рыбалку?

— Можно. Садись за стол.

Степка взбирался на стул, усаживался покрепче и весело уплетал приготовленные отцом кушанья.

В тот последний раз, когда проводил он своих лейтенантов в разные части, какое-то тяжкое предчувствие, будто камень, легло на сердце. Списывал все это на усталость и нездоровье… А беда все-таки пришла!

Одно знал генерал, был твердо уверен в этом — в плен сын не сдастся, погибнет, но не сдастся. Горячий, сильный, он может пойти на любой риск, на любой беззаветный шаг. Генерал понимал это, но тревога его не уменьшалась, а росла.

Приближался Новый год. Установились крепкие морозы. Ясные, без единой ветринки, стояли дни. В молчаливом покое замерли подмосковные березовые рощи. Никогда они не были так красивы, как в эту зиму. Никогда не были так печальны.

Перед Новым годом в дивизии начались групповые тренировки — высадка подразделений. Уклонение от прыжков приравнивалось к дезертирству. Все на прыжки: интенданты и врачи, работники службы боепитания и штабов. Все!

Тихон Пролаза ехидничал, спрашивал генерала:

— И мне, старику, прикажете парашют укладывать?

— И тебе.

— Хватит, я уже напрыгался… Шесть раз в тайге на сучках висел, стропы боялся обрезать, мошку телом своим питал!

— Придется еще раз прыгнуть.

— Не поеду на прыжки. Садите на губу.

— Тихон! — Генерал начинал багроветь. — Как ты смеешь так разговаривать! Я, комдив, прыгаю первым. А ты? Трус?!

Это взорвало Пролазу.

— Спасибочки, товарищ генерал, заслужил от вас доброе слово!

— Да ведь позор это… От всех наших солдат и офицеров глаза прятать, что ли?

— Болен я, товарищ генерал. Потому прыгать не могу.

— Если болен, иди в санчасть. Принесешь справку — не буду неволить!

И Тихон пошел в санчасть. Молодой не знакомый Тихону врач в эти дни принял уже не один десяток подобных Тихону. Он осматривал тщательно, заглядывал в рот, положив страждущего на кушетку, мял живот, ощупывал ноги, руки, шею, проверял уши, а затем выписывал рецепт, главным лекарством в котором значилась «Aqua is kolonki». «Больные» уходили к провизору Арсентию Филипповичу, брали пузырьки с лекарством и, в расчете на сочувствие окружающих, пили его глоточками, морщась от «боли». Арсентий Филиппович, тоже, как и Пролаза, сверхсрочник, хохотал, падал на кровать, задирал ноги: «Ну и дает этот новый эскулап! Ну и проходимец, видать!» Слово «проходимец» в устах Арсентия Филипповича звучало редко и было выражением высшей степени похвалы. «Проходимец, — говорил он, — это такой человек, который везде пройдет… Это хороший, даже великолепный человек!»

Над старым другом своим, Тихоном Пролазой, провизор насмешничать не стал, рассказал ему всю правду.

— Аква, Тихон, это по-латыни значит «вода», «is kolonki» — это и значит из колонки, можно с колодца или фонтана… Я уже целое ведро этого лекарства по рецептам роздал!

— Тьфу! — Тихон плюнул. — Опозорил, паршивец!

Перед отбоем он, смущаясь, доложил генералу:

— Парашюты готовы, товарищ генерал.

— Отлично! Завтра прыгаем первыми.

— Так точно, товарищ комдив. Пускай все эти молоденькие паршивцы со всей дивизии знают, кто мы и что мы!