Александр Кузнецов - Макей и его хлопцы

На южной окраине деревни происходило какое‑то большое движение. Оттуда доносились невнятные голоса. И вот явственно до слуха Макея донесся крик «Ура». Это третья рота лейтенанта Крюкова пошла в наступление на Подгорье. Впереди, в зелёном бушлате и без головного убора, бежал политрук роты, секретарь партбюро отряда Иван Пархомец.

В Подгорье уже давно шёл неравный бой. Тяжело было одному небольшому взводу партизан сдерживать натиск более чем сотни хорошо вооружённых немецких солдат. «Как там он, Вася Сырцов?» — думал Пархомец. Снова свела их военная судьба вместе. Год тому назад они были в одной части политруками. Война разлучила их. И вот недавно они, как братья, снова встретились — уже в партизанах.

— Вперёд, хлопцы! — закричал Пархомец. — За мной!

Мимо пробежал опять этот чудак в жёлтых лапоточках. Он по–приятельски кивнул Пархомцу и что‑то крикнул.

— Что? Что?

— Догоняй, говорю!

Вот бежит пулемётчик Вася Михолап, ещё совсем мальчик. «Как это и кто доверил ему пулемёт? Бросит он его в случае чего», — думал Пархомец, выравниваясь с ним. Он видел, как у того капли пота выступили на бледном детском личике. Мимо и впереди него, что‑то крича, бежали партизаны. Кто‑то упал и уже не встал. Кто‑то схватился за ногу и присел, призывая на помощь. Самолёты, сделав ещё два круга над горевшей деревней, взяли курс на запад.

Немцы, очевидно, поняли, что теперь они предоставлены самим себе и усилили натиск на взвод Тихонравова, стремясь прорвать кольцо окружения.

Сырцов, сбросив кожаное пальто, мешавшее ему, сам лёг за пулемёт. Разбросав на земле ноги, он повёл уничтожающий огонь по наседавшему врагу. Рядом с ним лежал цыганёнок Петых Кавтун, внимательно наблюдавший за действиями комиссара. Помнил Кавтун кое‑что из того, что преподал ему Андрюха Елозин, ставший теперь адъютантом командира отряда. Что ни говори, а если бы довелось ему лечь за эту машину, он показал бы гитлеровцам, где раки зимуют.

Недалеко от Кавтуна, умело окопавшись и наложив на бруствер грудку камней, лежал Арам Моносян. Сосредоточенно стрелял он по наседавшему врагу, время от времени ласково косил на комиссара свои большие, какие‑то тоскующие глаза и двигал толстыми потрескавшимися губами, шепча не то проклятия, не то заклинания. Этот широкоплечий, невысокого роста юноша, говорил обычно мало и, сказать по правде, плохо.

Враги уже были хорошо видны. Сердце Сырцова наливалось злобной ненавистью, словно он видел перед собой не людей, одетых в зелёные шинели, а волчью стаю или саранчу, которую во что бы то ни стало надо уничтожить. И он бил и бил. На обострившемся лице под щетинистыми скулами упруго ходили желваки. Жгучим блеском горели в чёрных глазах торжествующие огоньки всякий раз, как немцы падали под огнём его пулемёта.

— Уй, маладец какой, наша комиссар! — провозглашал Арам. — Уй!

Вдруг он увидел, как комиссар повернулся на бок, оторвал руки от деревянных ручек пулемёта, и тот замолчал. Но в ту же минуту пулемёт снова заговорил: за ним уже лежал, ощерив мелкие зубы, Петых Кавтун. Арам подбежал к комиссару и схватил его. Сырцоз застонал.

— Больно, кацо?

На груди комиссара расцветали, увеличиваясь, два красных мака. Арам положил его за бугорок, сорвал с себя белую рубашку и, стягивая ею грудь комиссара, с тревогой заглядывал в бледное лицо раненого. Град пуль заставил его лечь.

Когда под руками Петыха Кавтуна заговорил пулемёт, немцы притихли. От Развад, с тылу, на немцев наступали партизанские роты. Уже слышно было их мощное «Ура» и частая стрельба.

Арам бережно взял комиссара в охапку и, согнувшись, быстро пошел к лесу. Белая широкая спина его, подрумяненная восходящим из‑за леса весенним солнцем, служила заманчивой мишенью для немцев. Те, действительно, ударили по нему. Пули просвистали над ним так, что он вынужден был присесть. А когда побежал снова, то уже сильно прихрамывал на правую ногу. Пуля пробила ему мякоть бедра и он слышал, как кровь горячим потоком бежит вниз по ноге. «Не отдам», — думал он о ноше и бивших по нему немцах. «Мал-мал в лесу буду». И вдруг, в самый последний момент, когда Арам считал себя уже вне опасности, что‑то толкнуло его в спину, и он, сделав шаг, другой, тихо опустился на холодную землю. Выпустив из рук уже мёртвого комиссара, Арам сам замертво упал лицом вниз.

Тихонравов, узнав о гибели Сырцова, решил биться до последнего. «Дорого вам обойдётся жизнь нашего комиссара».

— Цыганёнок! Жми–дави! — закричал он, присаживаясь к Кавтуну. И тот до боли в пальцах нажимал наручники пулемёта.

Когда Макей с Елозиным на всём галопе подскакали к санчасти, укрытой в лесу за густым ельником, Белокурский уже умирал. Он лежал на еловых ветках с побледневшими щеками и судорожно стиснутыми губами, на которых запеклась кровь и запечатлелись невероятные страдания. Даша и Мария Степановна стояли в стороне и вытирали платком слёзы. Оля Дейнеко и Катя Мочалова подводили ещё одного раненого в ногу партизана. В нём Макей узнал разведчика Павла Потопейко. Превозмогая боль, тот пытался улыбнуться. К Макею подъехал Елозин.

— Товарищ командир, — со слезами в голосе заговорил он, — ведь я вам нарочно про Белокурского‑то сказал, сам не знаю зачем. А вот и правда вышла.

Макей отмахнулся от него рукой и, повернув коня, тихо поехал прочь. Над Развадами бушевало пламя пожара, а на всём пространстве чистого поля кипел бой, шум которого доносился до леса. Вскоре Мария Степановна увидала, как два всадника на галопе скакали среди разрывов мин и снарядов. Они скакали в Подгорье, где сейчас решалась участь сражения. «Что‑то там с комиссаром?» — спрашивала себя Мария Степановна, комкая в руках белую косынку. Всадники всё ещё были хорошо видны. Вот под одним из них конь споткнулся и рухнул, всадник, вылетев из седла, упал на землю. Человек поднялся и, прихрамывая, пошёл пешком. Эго был Макей. А адъютант, видимо, с каким‑нибудь распоряжением, помчался к Подгорью.

Ни одна из враждующих сторон не обращала внимания на то, что солнце уже стало клониться к закату и длинные синие тени потянулись от уцелевших домов. Наконец, врагам удалось вырваться из окружения и они, преследуемые партизанами, углубились в лес.

В историю партизанского отряда этот бой вошёл под названием «Развадовскопо». В своём донесении на имя секретаря райкома партии Макей сообщил: «Немцы из Развад выбиты с тяжёлыми для них потерями: убито и ранено более сотни гитлеровцев. С нашей стороны убито 12 человек, в том числе комиссар Сырцов и начштаба Белокурский, ранено 18 человек. Наши трофеи: пушка 45 мм, ротный миномёт, 2 пулемёта и 70 винтовок.

Кипел Развадовский бой. В это время четыре человека шли по грязной, залитой весенними водами лесной дороге, держа путь на Заличинку. Над ними первой весенней зеленью шумел лес, щебетали птицы. Ноги у путников были мокрые. Однако никто не жаловался. Будь это в другое время, до войны, сколько бы здесь было охов и ахов, проклятий и ругани! А сейчас эти люди находили в себе мужество даже шутить.