Александр Кузнецов - Макей и его хлопцы

Своими дед называл хозчасть. Он уже побежал было, да вдруг, обернувшись к комиссару, спросил, нет ли «дымного зелья». Не переставая улыбаться, комиссар насыпал табаку в его шершавую со скрюченными пальцами ладонь.

— Ну, что это мне?! — ворчал старик. — На одну трубку.

Комиссар покрутил головой: «Хитрый авчина!» И дал ещё.

Теперь партизаны шли густыми лесами и только иногда перед ними вдруг открывались широкие колхозные поля, заросшие бурьяном, да трубы сожжённых хат, стоявшие надгробными памятниками то там, то здесь над грудами чёрных пепелищ.

Беларусь! Народные мстители идут отплатить за твои страдания. И Макей торопил отряд: «Скорее, скорее».

Щупальцы его разведки доносили о расположении и действиях противника. Тогда он искусно маневрировал обходил гарнизоны, которые теперь поражали его оснащённостью вбенной техникой и сложной системой обороны: везде были траншеи, дзоты, наблюдательные вышки. «Да, немцы, видно, сообразили, что они не в покорённой стране, где можно привольно отдыхать от тяжёлой фронтовой жизни. Нет! Здесь хуже, чем на фронте. Здесь тебя могут подстеречь партизаны и подбить как куропатку».

Когда макеевцы пришли в Усакинские леса, уже выпал снег. На полях и в лесах он лежал бслоголубыи покровом, отсвечивая мягким матовым светом. Снег был пухлый, как гигроскопическая вата, и даже не искри тся. Полулёжа на розвальнях, Макей подкатил к штабу соединения. От гнедого мерина шёл пар, бока и спина его покрылись мохнатым инеем. Вместе с Макеем с саней соскочили Миценко и Елозин.

Миценко вслед за Макеем по трём ступенькам спустился в просторную землянку. Елозин замешкался, привязывая лошадь.

— Стой, чёрт! — огрызнулся он на мерина, когда тот, ощерясь, схватил его зубами за плечо. Стерев лошадиную слюну с чёрного полушубка, Елозин вразвалку, по–медвежьи, пошёл. к землянке, надеясь там разживиться табачишком: свой весь роздал приятелям, а приятелями у него были ьсе, начиная с Костика и кончая дедом Петро. Костик не курил, но в простоте дуг шевной Андрей Елозин и ему предлагал табак.

— Я же, дядя Андрюша, не курю, — говорил бывало Костик, краснея.

— Какой же это мужчина, если не курит, — смеялся Елозин.

Елозин зашёл в жарко натопленную землянку, где за дощатым, плохо сбитым столом сидел Макей и какой-то чёрный с красивым лицом молодой человек. Это был Вещеряков, о котором как‑то говорил Макей. Густые чёрные брови его высоко взлетели на лоб и вдруг чёрным мазком сползли вниз. Вещеряков что‑то говорил Макею, чертя красным карандашом по листу бумаги. При появлении Елозина он обратился к Макею:

-— Твой?

— Это у нас герой, сибиряк.

— Как насчёт горелицы?

— Грешен, товарищ начальник, — ответил сам Ело* зин и осклабился.

Начальник, ясно, не находил в этом ничего смешного и потому брови его взлетели вверх. Громким голосом он сказал, да такое, что у Елозина рот растянулся в улыбке ещё шире, в глазах запрыгали радостные огоньки:

— Вашего командира мы назначаем командиром пятой бригады. Марка макеевцев повысится, и каждый из вас теперь везде и во всём должен оправдывать её.

— Не подкачаем! — сказал до сего времени молчавший Миценко.

— Ну, смотрите. Вот вам приказ. Комплектуйте бригаду. Срок пять—-шесть дней. Чем скорее, тем хп’учше.

Макей молча сел в сани и во всю дорогу не сказал ни слова. Миценко и Елозцн также молчали и лишь многозначительно перемигивались, предвкушая, с какой радостью примут макеевцы весть о назначении Макея. Для самого Макея это было большое счастье. Неужели, в самом деле, сбывается его мечта?

Въехали в партизанский лагерь. Часовой издали узнал лошадь командира, но для порядка крикнул:

— Стой!

— Стой, чёрт! — закричал неожиданно Андрей Елозин. И к Макею:

— Не пущают, товарищ комбриг!

— Правильно делают. Одобряю.

Макеевцы временно жили в лагере березовцев. Командир отряда Перестенко великодушно предоставил Макею место в своих землянках.

Весть о создании партизанской бригады под командованием Макея быстро распространилась среди партизан.

— Вы теперь наши, — говорили макеевцы березовцам.

— А ещё кто?

Андрей Елозин давал пояснения. Он сам слышал от товарища Вещерякова, что в бригаде будет пять отрядов. В бригаду, действительно, входили березовцы (командир Переетенко), отряд Бороды (командир Павлов), лосевцы, макеевцы и марусовцы.

Вечером в штаб отряда Переетенко съехались командиры отрядов, входивших в пят\ ю бригаду. На этом со* вещании Макей сказал, что отряды не теряют свою самостоятельность. Всё как было, так и останется. Повеселевшие командиры зашумели, недоумевая:

— Зачем же бригада?

— Лишняя надстройка.

— Почётные и громкие чины! Да? — ехидничал Марусов, хмурый, скуластый человек с длинными усами.

Макей встал, суровым взглядом окинул присутствующих:

— Ни то, ни другое. Бригада создаётся для координации действий при проведении больших боевых операций. В современных условиях, когда враг усилил свои гарнизоны и осуществляет строгое взаимодействие между ними, одному отряду просто не справиться. Перед нами Дручаны, Шмаки, Козуличи, Чичевичи, Городец. Кто из вас, спрашиваю, возьмётся один со своим отрядом разгромить, скажем, хоть Козуличи?

— Да ведь Козуличи, товарищ комбриг, крепость! Что вы! — возразил с упрёком Павлов, разглаживая свою превосходную, по пояс, бороду.

— Дручаны тем более, — вставил Переетенко.

— А мы, значит, остаёмся самостоятельными? — высказал своё затаённое опасение Марусов.

Макей язвительно улыбнулся:

— Можете на этот счёт быть совершенно спокойны. Но предупреждаю, —сказал он раздельно, выпрямившись, — тогда, когда это будет нужно, вы беспрекословно подчиняетесь мне. Ясно? Я выполняю волю партии. В чём вы совершенно свободны — это в организации и осуществлении диверсий.

— Это немало! — восхитился Борода. — А субординация для нас, товарищ комбриг, думаю, ясна.

Лось покосился на говорившего: «Подхалимничает».

В конце концов все сошлись на том, что бригада, действительно, необходима, но она должна быть гибким и послушным инструментом партизанской войны.

Лось был задумчив, говорил мало. «Прямо с дороги полетел в штаб соединения за получением чинов, — думал он о Макее, — и сестру забыл. Неужели не спросит?» Но Макей спросил, когда все расходились. Он тронул Лося за рукав:

— Останьтесь на минутку, товарищ Лось.

Они сели друг против друга. Макей нарочито медлил, набивая трубку и разжигая её.

— Табак дрянь, — сказал он. — Для трубки идёт турецкий.

— Трубки не курю, не знаю, — с еле сдерживаемым раздражением ответил Лось.

— Слышал, — начал Макей, — что моя сестра в вашем отряде?

— Вы не очень‑то внимательны к ней.