Александр Кузнецов - Макей и его хлопцы

Макей сурово посмотрел на него, а у комиссара в больших жёлтых глазах блеснули смеющиеся огоньки:

— Эх, кацо!

Карасев зачем‑то почесал затылок.

К вечеру начштаба Стеблев и писарь Макуличев были завалены свернутыми бумажными треугольниками— партизанскими письмами к родным и знакомым на Большую Землю.

Свиягин сидел на нарах в тёмной душной землянке и при свете сальной свечи писал письмо в далекую Россию, Два года ничего не знают о нём старики–родители. Последнее письмо послал он им из‑под Чаус, в котором писал, что немцы подступают к городу, обстреливают его из орудий и там уже начались пожары. И вот прошло два года. Ранение, плен, побег в партизаны. Неужели всё это было с ним? Свиягин писал обо всём этом домой и сам с трудом верил в написанное. «Да со мной ли это было?» — думал он. Сколько слёз прольет мать, читая это письмо. Да и отец, хоть и старый большевик; и участник двух войн — мировой и гражданской, засопит трубочкой, отвернется к окну и будто невзначай смахнет с порыжелых усиков скатившуюся из суровых глаз слезинку.

— Стишок выдумляешь? — спросил Свиягина дед Петро.

Свиягин вздрогнул от неожиданности, улыбнулся как-то криво и сказал, что пишет письмо матери, правда, в стихах.

— Это что же, вроде песни? — любопытствовал старик, всегда удивлявшийся тому, как это так люди могут складно писать.

— Пиши, мешать не буду, — сказал он и ушёл.

Ночью на лесную поляну сел большой самолёт. Из каждой роты выделили по десять лучших бойцов для встречи с советскими лётчиками. Среди них были дед Петро, Андрей Елозин, Юрий Румянцев, Василий Закалов, Саша Догмарёв, Алиев, Иван Великанов, Василий Ёрин, Михаил Бабин. Все они ехали в санях, за исключением разведчиков Ерина, Потопейко и Великанова, которые лихо гарцевали впереди на своих конях, стараясь выставить напоказ краснодонные шапки–кубанки и только недавно нашитые поверх брюк красные казачьи лампасы. Макей и Хачтарян ехали сзади в санках. Предстоящая встреча с советскими воинами волновала всех.

Макеевцы приехали на большую ровную поляну, где уже было несколько десятков партизан из других отрядов соединения. Прибывшим сказали, чтоб они пока не выходили из леса и зря не толкались.

Вскоре к группе партизан из отряда Макея подошёл какой‑то человек и поинтересовался, кто они такие. Узнав, что это макеевцы, он спросил, где сам Макей.

— Они с товарищем комиссаром пошли вон туда, — сказал Елозин, указывая рукою в лес.

— А, это ты, Елозин?

— Я, товарищ полковник, — ответил Елозин, узнав в говорившем начальника оперцентра. Он сразу же вытянулся, стараясь выправить свою сутулую спину.

Завязалась беседа. Каждому хотелось узнать, что нового на фронтах, думает ли наше командование разгромить Дручаны, где полицаи совсем обнаглели, будет ли второй фронт? Полковник объяснял, что открытие второго фронта зависит не от нас, а от наших союзников, которые, как известно, не очень‑то торопятся с выполнением взятых на себя обязательств.

— Что можно ждать от капиталистов, — сказал командир роты Бабин, — они — свой брат друг другу. Что Гитлер, что Черчилль. Два сапога пара.

— Ясно. Ворон ворону глаз не клюёт, —заметил кто‑то. — Вот нас они бы живьем проглотили.

— Нас голыми руками не возьмешь, — сказал опять Бабин.

— А вот и комбриг с комиссаром сюда идут! объявил Догмарев.

Те, видимо, уже узнали, что полковник, среди их партизан. Макей подтянулся и, не доходя метров пяти, встал, приложил руку к головному убору и отрапортовал:

— Товарищ полковник, по вашему приказанию группа партизан отряда прибыла на аэродром для встречи с лётчиками.

Где‑то далеко в небе послышался тихий рокот мотора. Первым этот звук уловил Бабин.

— Слышите! — обратился он сразу ко всем. — Самолёт! Наш — советский!

Все притихли, подняли кверху головы.

Теперь уже все слышали ровный нарастающий гул мотора. Самолёт шёл с Востока. Да, но куда он идёт? Почему этот самолёт должен сесть здесь? Ведь и до этого над лесом каждую ночь шли советские самолёты, шли на Запад. В сводках Совинформбюро всё чаще говорилось о том, что советские самолёты бомбят вражеские военные объекты, города Германии, само логово фашистского зверя — Берлин. Может быть, и этот самолёт идёт бомбить вражеские военные сбьекты?

— Пролетел, — сказал кто‑то и вздохнул.

Люди продежурили здесь еще часа два и унылые стали уже было собираться к отъезду, Но вот с Востока снова послышался нарастающий гул самолёта. Все воспрянули духом. «Может, этот к нам?». На земле вспыхнули два костра. Пламя их билось и рвалось кверху, словно приветствуя и маня к себе воздушного гостя. Самолёт сделал круг и, к общей радости партизан, пошёл на посадку.

Партизаны окружили приземлившийся самолёт. Трое лётчиков в теплых комбинезонах, в шлемах и высоких, словно ботфорты петровских времен, меховых унтах, вышли из кабины на крыло самолёта.

— Привет советским партизанам! — крикнул один из них.

— Привет сталинским соколам! — ответили им партизаны и, подхватив своих гостей, спускавшихся с крыла, принялись их обнимать, как братьев. Буквально каждый партизан потискал гостя в своих объятиях. Один из лётчиков сказал:

— Ну, братки, нам пора! Там у нас в фюзеляже подарки для вас, берите их, передавайте приветы родным и знакомым.

Партизаны приняли от лётчиков оружие, ящики с патронами и толом.

Автоматы были завернуты в промасленную бумагу, Снимая её, партизаны с удовлетворением читали выжженные на ложе каждого автомата слова: «Смерть немецким захватчикам!» Бее шумно восторгались оружием.

— Это вам подарок от генерала Румянцева. Сын у него, что ли, говорят, в партизанах? Вот ему именной автомат от отца.

— Он здесь, — сказал Макей и, взяв из рек лётчика автомат, передал его Юрию Румянцеву.

Вскоре на самолёт посадили раненых, погрузили почту. Самолёт побежал по полю и, подпрыгнув, поднялся в воздух. Партизаны с земли махали лётчикам шапками.

В светлом небе блестит прозрачно–ясный диск луны. Деревья, покрытые мягким, пухлым снегом, стоят не шелохнувшись. Макей и комиссар Хачтарян молча идут по лагерю. Несмотря на поздний час, партизаны не спят. В окнах почти всех землянок тускло мерцают огни. Хлопцы приспособились из свиного сала лить свечи: свернут бумажную трубочку, протянут через неё шнурок, прибитый одним концом к доске, и заполняют трубочку расплавленным салом. Сало на холоде моментально застывает и свеча готова. Об этом сейчас сказал Макей комиссару. Комиссар улыбнулся ц ответил стоим обычным:

— Хитрый авчина, эти макэевцы.

Вот землянка, в коюрой живут Мария Степановна, Броня, Даша и Оля Дейнеко.

— «Нэвольно к этым грустным бэрэгам мэня влэчэг нэвэдомая сила», — пропел Хачтарян и дружески подтолкнул Макея. — Может быть, кацо, зайдем? — кивнул он кудлатой головой в сторону землянки, из которой донесся звонкий смех. Там же послышался мужской голос.