Дмитрий Гусаров - За чертой милосердия

Через несколько минут острой болью в душе отозвался раздавшийся позади одинокий выстрел.

Кукелев и Макарьев оба разом остановились, посмотрели друг на друга и, ни слова не говоря, бросились бегом обратно. Зарыть в землю старого и верного товарища было нечем, да и бригада уходила все дальше. Наскоро обложили камнями, забросали могилу мхом…

На рассвете бригада остановилась в пяти километрах от бараков, затаилась в глухом лесу и начала вести разведку.

В барачном поселке был выявлен небольшой гарнизон противника. Радиограммой в Беломорск запросили, чтоб авиация в 15 и 23 часа пробомбила бараки. Атака и начало переправы намечались ровно в полночь.

В 15 часов бомбежки не было.

Бригада в напряжении ждала, не двигалась с места.

В шесть часов вечера к лагерю подошла разведка противника, секреты обстреляли ее, убив двух человек.

Самолеты появились перед самыми сумерками, от озера донеслось около десятка бомбовых разрывов, и бригада, снявшись с привала, заспешила к баракам.

…Теперь, по прошествии тридцати с лишним лет, когда точно известны и силы, и обстановка, и намерения сторон, те трагические обстоятельства, при которых проходила переправа через Елмозеро, невольно представляются результатом каких-то нелепых предосторожностей, промедлений и ошибок, которые были допущены командованием бригады и которых, как кажется теперь, можно было легко и просто избежать.

Зачем понадобилось бригаде стоять без движения почти сутки, теряя время, так ловко выигранное у противника отходом на северо-запад? Зачем нужна была эта бомбежка бараков, которая все равно не дала никакого эффекта и лишь насторожила противника? Почему бригада ждала этой бомбежки, находясь в пяти километрах, на преодоление которых ушло затем лучшее ночное время и в результате переправляться пришлось при свете солнца? Ведь основные силы финнов остались далеко позади, и они лишь вечером 17 августа двинулись на розыски исчезнувшей бригады. Ведь гарнизончик в бараках был совсем крохотный, даже не гарнизон, а полевое охранение из двух десятков солдат и одного крупнокалиберного пулемета, поставленного для стрельбы по воздушным целям.

Не лучше ли было еще засветло подойти к баракам, в сумерках атаковать их и сразу же начать переправу?

Теперь, когда мы знаем все или почти все о том, как проходила эта операция, легко сопоставить факты, найти оптимальный вариант и усмотреть целый ряд упущений и ошибок в ее осуществлении.

Теперь это просто — находить лучшие решения. Но совсем не просто было делать это Аристову, или Колеснику, или любому другому командиру в тех условиях, когда положение было на грани отчаяния и безнадежности, когда силы бригады таяли, а о противнике он знал ровно столько, сколько удавалось выяснить огнем или ближней разведкой.

Была у Аристова своя логика и в промедлении, и в ожидании бомбежки, и в предосторожности.

За пять часов ночного марша люди вновь вымотались так, что падали через каждую сотню шагов.

О том, что финны не сразу тронутся вслед бригаде, он не мог даже предполагать. Он знал, что противник неохотно вступает в ночные действия, старается избегать их, давая своим солдатам отдых, но никак не рассчитывал, что финны с большим опозданием установят направление отхода партизан. Поэтому он боялся втягивать бригаду на дневное время в глубь полуострова, где стояли бараки, ибо в случае обнаружения она оказалась бы в ловушке.

Бомбежка казалась хоть маленьким, но подспорьем, ведь другой помощи ждать было неоткуда, а всяких прорывов, атак, штурмов позади было столько и доставались они такой ценой, что хотелось хоть на этом сберечь лишние жизни.

Кроме того, думалось, что пограничники и отряд спецшколы к ночи на 18 августа уже успеют выйти на восточный берег Елмозера и помогут переправе.

В той обстановке его решение казалось ему наиболее выгодным.

Он не знал, что во второй половине дня финское полевое охранение уже догадалось о близости бригады и, оставив бараки, переправилось на небольшой островок в двухстах метрах левее.

(оз. Елмозеро, 18 августа 1942 г.)

На берегу — радость и оживление: стучали топоры, всхрапывали ржавыми гвоздями сдираемые с крыш доски, звонко ударялись о землю сухие, отлежавшиеся за много лет бревна, — одновременно раскатывали два ближайших к озеру барака, а на отмели, стоя по колено в воде, бригадные умельцы уже начали вязать первые плоты. На крепеж шло все, что попадалось под руку: кусок ржавой проволоки, обрывок веревки, доска с уцелевшими гвоздями, не жалели даже поясных ремней, а потом пустили в ход плащ-палатки, которые имелись у каждого. Их рвали на полосы, скручивали в жгуты, и дело стало спориться.

Плот составляли из трех-четырех бревен, и их требовалось не меньше сорока.

Все пока складывалось удивительно удачно. В бараках противника не оказалось. Как можно было заключить, он в панике бежал, оставив кое-какие запасы продовольствия, несколько коробок с патронами и сброшенный на землю с турели станковый пулемет. Но когда это произошло — во время ли бомбежки, которая, к удивлению, не разрушила ни один из бараков, или перед самым подходом бригады, — понять в темноте было невозможно.

Выставив усиленное прикрытие, Аристов всех остальных бойцов бросил на строительство плотов.

Главное — скорей, ибо никто не знал, как далеко преследователи, и звездная августовская ночь в любой момент могла разорваться громом выстрелов.

Восточный берег манил и звал, отделяя черной стеной светлое небо от еще более светлой и, казалось, совсем узкой полоски воды. Но партизаны еще по зимним походам в Заонежье помнили, как обманчива ночью озерная гладь — далекое она отдаляет, близкое приближает.

Тот, спасительный берег был действительно недалеко — всего в восьмистах метрах, а теперь виделся и еще ближе. Дай разрешение, так нашлись бы охотники, которым и плотов не надо: привязали бы к бревну одежду и поплыли, держась за него, по маслянисто мягкой и тихой воде. Если бы не раненые и ослабевшие, то наверное так и можно было бы поступить: кто хочет, у кого есть силы — плыви сам!

Но еще на подходе к баракам Аристов строго приказал: переправляться только на плотах и без всякой паники: «Мы боевая часть, а не толпа беженцев. На каждый плот брать по одному раненому! И переправляться только повзводно и поотрядно!»

Кончалась пора полнолуния. Торопливый рассвет с каждым днем застигал луну все выше на небосводе, и она медленно истаивала в солнечных лучах, не успевая скрыться за горизонт. Как ни спешили, как ни старались успеть затемно, а первая партия плотов отправилась, когда над восточным берегом уже висело солнце.