Сергей Бетев - А фронт был далеко

Не всякий мог выдержать такое. Усталость валила людей с ног, притупляла сознание.

В один из ненастных дней осенью молодая стрелочница, замордованная бесконечными подготовками маршрутов на отправление и прием, приняла поезд на занятый путь. Встречая поезд, увидела свою ошибку только тогда, когда паровоз уже пересчитал входные стрелки. Все поняла мгновенно и тут же бросилась под состав… Беды удалось миновать, а жизнь человека пропала. Купавинцы всегда осуждали людей, которые накладывали на себя руки. Но этот случай угрюмо перемолчали. Никто не осудил тогда девчонку за ее поступок, потому что иначе пошла бы она в тюрьму, и надолго: законы военного времени не прощали оплошности.

Той же осенью, когда уж обезлюдели поля, а березняки притушили пожар первого увяданья и побурели, теряя листву окончательно, вел Иван Артемьевич многолюдный воинский эшелон. Вглядывался на стоянках в солдат и видел, что трудновато стало с народом: солдат пошел разнокалиберный, от розовенького, как олябушка, до задрябшего лицом, с обвислым усом. Не до выправки, видно, стало. Требовала война черной работы, к которой подходят все. И много требовала.

Часть ехала, видно, не первостатейная, потому как маршрут следовал по обычному графику, не то что некоторые с пометкой чуть ли не в аллюр три креста. Стоянки выдавались не короткие, и начальник эшелона — непоседливый молодой капитан — то и дело исчезал у дежурных и тотчас появлялся на перроне, нервно меряя его шагами.

И вдруг образовался безостановочный прогон через две станции, даже время нагнали. И опять застряли надолго.

Ивану Артемьевичу захотелось размяться, пошел к дежурному.

— Из-за чего приколол? — спросил для порядка.

— Путейцы перегон закрыли, — ответил дежурный, зевая. — Рельсы меняют.

— Надолго?

— Минут через пятнадцать выпущу.

— Далеко они?

— Нет. Километров семь.

— Поговори с соседом. Может, пока я еду, откроются ремонтники, проскочу побыстрее…

Дежурный закрутил ручку аппарата.

После трехминутного разговора, из которого ничего нельзя было понять, дежурный подошел к аппарату и выбросил Ивану Артемьевичу жезл.

— Получай, Иван Артемьевич. Только гляди получше.

— Я не ты, днем не зеваю, — улыбнулся Иван Артемьевич и довольно засосал трубку.

— Со вчерашнего дня не спал, — снова зевнул дежурный. — Ну, чего стоишь? Иди… И я с тобой до колокола, а то солдаты разбрелись, не собрать командой-то.

Иван Артемьевич пошагал к паровозу под колокольный звон.

Состав взялся легко и скоро вытянулся за семафор. Иван Артемьевич глянул на часы и откинулся на спинку, раскуривая трубку.

— Чего это мы плетемся, как опоенные? — поинтересовался Костя.

— Тише едем — дальше будем.

— Вроде бы не твоя эта поговорка, — заметил Костя. — Пристал, что ли, дядя Ваня?

— Так уж и пристал… Я до победы приставать не имею права. Чего это?! — вдруг бросился он в окно.

— Петарда!

Не успел Иван Артемьевич сообразить, в чем дело, как и на его стороне сухо пальнуло.

— Эх, леший! Заболтались…

Иван Артемьевич повернул ручку тормозного крана, одновременно подтянув регулятор, дал три коротких свистка. Состав дрогнул, переходя на торможение. Иван Артемьевич, вывалившись по пояс из окна, посасывал трубку. Состав медленно подполз к красному щиту, воткнутому посреди колеи, и остановился.

Часто запышкал воздушный насос. Иван Артемьевич не торопясь спустился на бровку, прошел вперед, стал перед паровозом.

Навстречу ему бежал путейский бригадир Ялунин.

— Чего хулиганишь, дядя Ваня? — крикнул еще издали.

— А ты что армию держишь? — спросил добродушно Иван Артемьевич.

— Я предупреждение давал. И оградился. Ты что, не слышал, как петарды раздавил?

— Ладно… — отмахнулся Иван Артемьевич. — Долго держать будешь?

— Погляди сам. Не укладываюсь во время, минут десять-пятнадцать придется постоять. Рельсы чертовы — длиннее наших, при каждой стыковке резать приходится.

Иван Артемьевич видел впереди оборванную нитку пути. Метрах в пятидесяти бабы и мужики зашивали путь, а в месте стыка двое мужиков лихорадочно качали рычаг пилы, отгрызающей от рельса метровый кусок.

— Еще сверлить под накладки надо, — сказал Ялунин.

В это время из-за паровоза выскочил запыхавшийся капитан. Он стриганул взглядом вперед и, бледнея, повернулся к железнодорожникам.

— Кто разобрал путь?!

— Ну я, — ответил Ялунин.

— Ты понимаешь, что ты наделал? — голос капитана креп.

— Работаю.

Из-за паровоза показались еще трое: два офицера и солдат с автоматом. Первым шел подтянутый майор.

— В чем дело, Коптелов? — спросил капитана.

— А вот, — показал тот в сторону путейцев. — Путь разобрали, крысы тыловые.

— Отставить ругань! Как разобрали?.. — не понял майор.

— Ехать нельзя, — уточнил капитан.

— Ты что это, капитан, хреновину порешь? — вдруг стал перед ним Иван Артемьевич. — Иди, Ялунин, к своим, я тут объясню.

— Нет, позвольте, товарищ машинист, — остановил всех майор. — Вы имеете дело с воинской частью, которая направляется в действующую армию.

— Уймите сначала своего капитана, а то он слюной изойдет, — попросил Иван Артемьевич.

— Вы как разговариваете! — тоже начал сердиться майор. — Мы вправе знать, что с нами происходит, почему такие вещи…

— Это саботаж, вредительство! — опять врезался капитан.

— Ты кто, майор? — дядя Ваня пососал трубку, не обратив внимания на капитана.

— Я командир части.

— Значит, соображать должен, — говорил Иван Артемьевич. — И командовать уметь надо: вот таких ярлычников осаживать, — кивнул в сторону капитана.

— Вы меня учите? — прищурился майор.

— А тебе еще и не поздно поучиться…

Иван Артемьевич полез за спичками в карман. Пола брезентовой куртки откинулась, и на его груди тускло блеснули ордена. Майор не мог оторвать от них взгляда.

— Ты вон на баб взгляни. Видишь, тебе дорогу шьют. Погляди, погляди на тыловых крыс… — И дядя Ваня показал трубкой в сторону путейцев. — А теперь убери с дороги своего мальчика, ехать мешает… А ты иди к своим, Ялунин, — посоветовал бригадиру. — И эту штуку красную сбрось. Потом рожком посигналишь. Пошли, майор.

Иван Артемьевич повернулся к паровозу.

— Нет, вы объясните! Я вижу, что путь разобран.

— Значит, надо! — резко сказал Иван Артемьевич. — Чего еще объяснять?

— Я все равно разберусь.

— Вот и хорошо будет. А сейчас иди-ка в свой вагон, а то отстанешь. Я тебя ждать не буду. Угодишь в дезертиры — нехорошо… — И поднялся на лесенку.

Через пятнадцать минут эшелон тронулся и скоро набрал ход.

— Костя! — крикнул Иван Артемьевич. — Чуешь дорожку-то под ногами?

Костя показал большой палец.