Бела Иллеш - Обретение Родины

— Двадцать четыре года и без малого четыре месяца прошло с тех пор! — заключил со вздохом Балинт. — Да, много воды утекло за это время!

У полицейского капитана Фолтына было пухлое красное лицо и маленькие, глубоко сидящие черные глазки. От него всегда несло пивным перегаром.

Пока два его подручных, пустив в ход резиновые дубинки, понуждали Балинта сознаться в организации взрыва, Фолтын смачно жевал шоколад.

В ушах лысого майора вдруг зазвучало это фолтынское чавканье, а перед глазами блеснули золотые зубы полицейского начальника. Только одного он не ощутил — боли от ударов резиновых дубинок.

— Двадцать четыре года… Двадцать четыре прекрасных, неимоверно тяжелых года!

Балинт пытается пересчитать, сколько его друзей, наставников, учеников, приняли за это время героическую смерть в тюрьмах, на виселицах, в камерах пыток и в открытом бою. Пробует мысленно восстановить, в скольких местах гремели за эту четверть века залпы орудий, свистели винтовочные пули, сверкали обнаженные штыки: французы против немцев, немцы против поляков, поляки против русских, чехи против мадьяр, японцы против китайцев, немцы против французов, американцы против японцев…

— Нет! Нельзя даже исчислить, сколько раз и где впустую проливали свою кровь народы, натравливаемые друг на друга коварством, хитростью и ложью господ! — вздохнул Балинт. — Но сколько бы ни существовало корыстных целей, предлогов и способов для уничтожения народов — мир, истинный мир, и свободу, настоящую свободу, все равно можно завоевать только одним-единственным путем. И это путь, по которому идем мы!

Начал лысый майор цепь своих рассуждений с тяжкого вздоха, а закончил громким возгласом. И спохватился, что говорит вслух, только в тот момент, когда в дверь энергично застучали.

— Кто там?

— Это я, Анна! Что с вами, Геза?

— А что со мной может быть? С чего вы всполошились? Я сплю.

— А-а… Так, значит, вы кричали во сне!.. Притом так громко, что я через две стенки услышала и проснулась. А я сплю, как вам известно, весьма крепко.

— Спасибо, Анна… У меня все в порядке!

Балинт снова сбросил сапоги, кинулся в постель и с головой накрылся шинелью.

— Что бы там ни было, клянусь, заставлю себя спать! — И через несколько минут он действительно уснул крепким сном.

Разбудил его громкий стук в дверь. В первое мгновение Балинт даже не сообразил, где находится.

Достал из кармана трубку, набил ее и, только когда она задымилась, соскочил с постели.

— Кто там?

— Это мы! — отозвался за дверью чей-то басистый мужской голос.

— Что вам надо?

— Выполняем приказ.

— Чей приказ?

— Ваш, товарищ майор!

— Мой? — удивился уже окончательно проснувшийся Балинт. — Так ведь я же приказал дать мне выспаться до восьми часов! А сейчас только половина шестого.

— Время вы нам, товарищ майор, тогда точно не обозначили, только сказали, чтобы я разыскал вас в Мукачеве, в отеле «Звезда». Помните, когда мы в феврале сорок третьего расстались с вами в Давыдовке? Вот я и пришел. Да еще прихватил с собой Мартона и товарища Драваи.

— В Давыдовке?

Балинту показалось, что все это ему снится. Нелепый сон! Тем не менее взвел на всякий случай курок пистолета и только после этого отпер дверь.

В полумраке коридора стояли трое мужчин.

Первый из них, широкоплечий, с могучей грудью крепыш, был одет в красноармейскую форму. На голове ушанка, из-под которой выбивалась темно-русая прядь. На шапке трехцветная, красно-бело-зеленая, полоса. За плечом автомат.

Вторым посетителем оказался высокий черноволосый и черноглазый человек, одетый совершенно так же, как и его товарищ. На его плече тоже висел автомат, а в левой руке он держал огромную оплетенную бутыль.

Третий был низенький пожилой гонвед с бледным лицом и светлыми волосами. Его шапку украшала красная полоска с пятиконечной звездой. Под мышкой у него была зажата буханка солдатского хлеба, а в правой руке он нес порядочных размеров копченый окорок.

— Вот мы и здесь, — произнес очень тихо русоволосый крепыш. — Не узнаете, товарищ майор?

— Дюла Пастор! — воскликнул Балинт.

— А я — Мартон Ковач. Драваи мы тоже взяли с собой.

Лысый майор обнял Пастора, и на глаза ему невольно навернулись слезы. Ковач тер веки рукавом гимнастерки. Дюла, выпустивший наконец из своих объятий Балинта, повернулся к нему спиной.

— Входите, ребята, входите! Рассаживайтесь!

Балинт не находил слов.

— Садитесь! Садитесь! — продолжал он повторять и тогда, когда все гости уже давно расположились — двое на стульях, а Мартон Ковач на кровати, так как больше мебели в комнате не было.

Первым заговорил Ковач.

— Вот прихватили с собой немного ветчины да пару глотков вина. Береговское красное! Но стаканов у нас нет, придется пить прямо из горлышка. Не совсем удобно, зато вкуснее. Да-да, можете мне поверить, товарищ майор: когда пьешь вино из бутылки, и аромат у него совсем другой, и вкус намного лучше.

— А еще принесли мы с собой номер «Венгерской газеты», сброшенный нам позавчера в Варпаланку советским самолетом! — вмешался в беседу Драваи. — Смелая газета, как наша подпольная «Сабад неп».

Утром ровно в восемь в дверь настойчиво постучали.

— Уже восемь часов, товарищ Балинт! — послышался громкий голос Анны Моцар, ясно донесшийся даже через закрытую дверь.

— Войдите, Анна! Что, вы не слышите, как мы тут разговариваем уже целых два часа?

— Я думала, это вы во сне.

Ломтик ветчины, кусок хлеба, глоток вина, крепкие рукопожатия, и Анна Моцар сразу подружилась с гостями Балинта. Вскоре после ее появления в комнату вошел Тольнаи. Несколько мгновений Пастор и Тольнаи с удивлением в упор разглядывали друг друга, почти не скрывая взаимного любопытства. Потом кинулись друг другу в объятья.

— Неплохо ты помолился, патер!

— Да и ты, я слышал, весьма преуспеваешь в ратных делах.

Добрый кусок окорока, ломоть хлеба и славная порции вина, и Тольнаи мгновенно стал полноправным членом компании. По его просьбе Дюла Пастор еще раз коротко рассказал историю партизанского отряда имени Ракоци.

Драваи, который долгие-долгие годы провел в заточении, наслаждался теперь новой для него обстановкой. Он мог спокойно слушать речи товарищей и сам говорил, частенько вставляя в рассказ Пастора словечко от себя. Но в отличие от Дюлы Драваи говорил не об очень недавнем прошлом, а о весьма недалеком будущем. И говорил умно. Видно было, что он отлично знаком с обстановкой и умеет взвешивать соотношение сил.

Беседа Пастора и Драваи была так хороша и толкова, что даже Анна Моцар дольше не смогла оставаться пассивным слушателем и заговорила тоже. Будучи практиком, она стала распространяться о том, какая неотложная работа ждет сотрудников «Венгерской газеты» нынче утром и после обеда. Таким образом, в маленьком гостиничном номере говорили разом три человека. И хотя все трое желали одного и того же, каждый говорил о своем. Вряд ли они даже слушали один другого. Появись сейчас среди них кто-нибудь посторонний, он бы подумал, что всему виной береговское красное. А между тем Балинт и его гости охмелели совсем не от вина. Победа, освобождение, удивительная чудесная встреча — вот что их опьянило.