Бела Иллеш - Обретение Родины

Говоря это, Андраш Шювегеш вновь и вновь принимался пожимать руку Володи. Затем как бы мимоходом заметил, что ему, в сущности, нет и пятидесяти, что солдат из него получиться еще может. Однако на вид ему явно было за шестьдесят. Говорил Шювегеш довольно живо, почти молодо. Но лицо в морщинах, беззубый рот, пепельные с желтизной волосы и сгорбленная спина ярче свидетельствовали о перенесенных в жизни страданиях и лишениях, чем поток его слов, то полных жалоб, то чуть хвастливых, но с отчетливо и неизменно звучащей в них ноткой разочарования.

Слушая речь Шювегеша, глядя на тощую, сутулую фигуру старого бойца, Володя думал о тех товарищах, которые, десятилетиями не выходя из боя, все же оставались вечно молодыми. Он так сформулировал про себя этот закон:

«Сама по себе надежда человеку еще не сохраняет силы. Оставаться сильным можно, только продолжая сознательную, самозабвенную борьбу за осуществление своих надежд и чаяний».

— Ну, вот мы и пришли! Значит, вы нас ждали не напрасно, товарищ Шювегеш!

Шювегеш сунул пальцы под шапку-ушанку — она ему досталась от русских бойцов — и озабоченно поскреб в затылке.

— Пришли, товарищ, — подтвердил он с оттенком грусти в голосе. — Только не хочу вам лгать, не того мы ждали, не так себе это представляли.

— А чего же, собственно, вы ждали? Что именно представляли? Может, думали, что мы явимся к вам без боя, церемониальным маршем, с оркестром?

— С оркестром, говоришь? Извини, пожалуйста, но на кой нам черт все это! Я ждал диктатуры пролетариата! Вот на что надеялись я и мои товарищи!

— И много вас таких, товарищ Шювегеш?

— Было немало. Теперь, конечно, не то… Но если кликнуть клич по городу, по окрестностям, пожалуй, и сейчас наберется с добрую сотню.

В Володе мгновенно пробудился учитель и воспитатель. С Шювегешем ведь можно беседовать без излишней осторожности, не так, как с Белой Миклошем, а главное, применяя совсем иные доводы. Он заговорил со стариком, как товарищ с товарищем. Он видел в Шювегеше своего единомышленника, который, однако, застрял на одном из давно пройденных этапов пролетарской стратегии и тяжело, всей душой переживает то, что не научился в свое время действовать так же разумно, как это делает нынешнее поколение.

Но от Андраша отскакивали все Володины аргументы. Он жаждал во что бы то ни стало повторить 1919 год, со всеми его достижениями и ошибками. Олднер без конца пояснял ему идею народного фронта, доказывал, что пролетарская диктатура должна опираться на решающее большинство трудового народа или по меньшей мере на промышленных рабочих, втолковывал, что освободительная война и борьба за обретение родины завершается окончательной победой только в том случае, если на борьбу поднимется весь народ, — все было напрасно. Шювегеш твердил одно:

— Не этого мы ждали! Не так я это себе представлял, дорогой товарищ!

Восемнадцатого декабря Бела Миклош пригласил к себе на ужин Давыденко и Олднера. Для генерал-полковника была отведена квартира в восемь комнат в здании бывшего городского финансового управления. В том же доме поместились Янош Вёрёш и Фараго. Здесь же расположились инициативный комитет по созыву Национального собрания и комиссия по изучению вопросов, связанных с организацией новой гонведной армии. Сотрудникам комиссии приходилось тесниться в единственной комнатушке, выходившей окнами во двор, которую к тому же забыли обставить необходимой мебелью. Лишь на одной из стен этой совершенно голой комнаты почему-то висела огромная карта Испании и Португалии.

Вскоре после того, как оба офицера, изъявив благодарность, приняли приглашение Миклоша, комендант города сообщил, что самолет, на котором им предстояло вылететь в штаб 4-го Украинского фронта, отправляется в четыре часа утра. Покончив с обедом, Давыденко успел до вечернего визита выспаться, а Володя просмотрел и привел в порядок свои записи.

Визит был назначен на восемь часов. Чтобы позвонить на квартиру генерал-полковника ровно в двадцать ноль-ноль, Давыденко с Олднером минут десять прогуливались по городу.

За проведенную в Дебрецене неделю Бела Миклош заметно преобразился.

«Он стал увереннее и решительнее», — подумал Володя, оценивая происшедшую в Миклоше перемену.

Рассказав о подготовке к выборам, Миклош перешел к двум кардинальным задачам, которые должны встать перед будущим правительством. С первой из них, объявлением войны немцам, он не только целиком соглашался, но и сам желал начать эту войну. Со второй задачей, проведением земельной реформы, он лишь примирился.

— Это неизбежно, — выразился Миклош по поводу готовящегося раздела земли.

И в голосе его прозвучали если не грустные, то, во всяком случае, далеко не веселые нотки.

Выпить чашку черного кофе зашел к генерал-полковнику граф Телеки. Он не рассчитывал встретить у кандидата в премьеры посетителей, однако вопреки своему обыкновению весьма быстро освоился с чуждой ему компанией и, услыхав, что хозяин и гости говорят о земельной реформе, немедленно включился в общую беседу. По тому, как гладко и продуманно выразил он свое мнение относительно этого вопроса, было ясно, что за последнее время граф многое передумал.

— Это неизбежно! — как и Миклош, сказал он о земельной реформе. — Но мы всего только выполняем в данном случае роль сейсмографа, который фиксирует землетрясение, но не производит его.

Телеки одним глотком осушил чашечку горячего кофе и, довольный, что нашел себе слушателей, продолжал:

— Земли людей, за которыми числятся заслуги, все равно, — политические или в антинемецкой войне, будут от раздела освобождены. Мера чрезвычайно правильная, она до известной степени сможет оградить от крайностей, к которым, к сожалению, весьма склонен наш народ. Боюсь, однако, что крайности и перегибы все-таки неизбежны. Но хочется надеяться, что все допущенные сейчас несправедливости и злоупотребления в дальнейшем, в более спокойной обстановке, будут исправлены.

Пока Володя Олднер переводил подполковнику Давыденко слова Телеки, маленький граф сообщил Миклошу цель своего прихода.

— Я хотел тебя предупредить, Бела, что нынче днем нас с тобой едва не забаллотировали в Национальное собрание.

— Забаллотировали? — встрепенулся Миклош. — Каким образом?

— Провалить не провалили, но сделать это собирались. Полтора часа назад на заседании Национального комитата, где, как тебе известно, происходит выдвижение кандидатов, были названы твоя и моя кандидатуры. Тут поднялся некий адвокатишка, представитель не то гражданско-демократической, не то гражданско-радикальной партии — что за птица, точно не знаю, — и от имени демократии выразил протест против избрания в Национальное собрание генерал-полковника и графа. К нему также присоединился один социал-демократ, владелец мельницы…