Бела Иллеш - Обретение Родины

Так завтракал граф Шторм ежедневно, лишь иногда вместо редиски ему подавали сливы или яблоко. Он истребил этот легкий завтрак молниеносно и одним глотком осушил чашку чаю. Убрав на поднос пустую посуду, верный Раган безмолвно исчез.

В шесть сорок пять он появился вновь, принес жестяной таз с нагретой водой. Явился с полотенцами через плечо и с металлической мыльницей в кармане. Громко покряхтывая, граф Шторм не без труда принял сидячее положение. Раган стянул с него желтовато-зеленую солдатскую рубаху, эрзац ночной пижамы, намылил мясистое лицо генерала, его мускулистые руки и волосатую грудь, после чего снял мыльную пену полотенцем. Взяв затем другое полотенце, он вытер досуха своего терпеливого клиента.

— Разрешите доложить, ваше превосходительство. С вашего позволения, мне посчастливилось увидеть его высочество господина регента собственной персоной.

— Ты уже об этом рассказывал, Раган.

— Прошу прощенья, ваше превосходительство.

Денщик сунул в карман мыльницу, накинул на руку полотенца и, забрав таз, пятясь, направился к двери. Дойдя до порога, он поставил таз с водой на пол, отворил дверь и снова взял его в руки. Переступив через порог, Раган вновь поставил таз на пол и нагнулся за ним лишь после того, как бесшумно и осторожно прикрыл за собой дверь.

В семь ноль-ноль Раган в четвертый раз зашел в палату. Он облек мускулистое тело графа теперь уже в другую, желто-зеленую солдатскую рубашку, которая надевалась только днем, и подал ему его генеральский мундир с золотыми петлицами и звездами. Шторм застегнул его сам. Он сидел теперь на постели, затянутый в мундир, застегнутый на все пуговицы.

Раган осторожно откинул серое солдатское одеяло.

И сразу обнаружилось, что у генерала нет ног. Вместо них торчали куцые култышки.

Раган помог графу натянуть на них черные, с широкими красными лампасами форменные брюки. Хотя лагерный портной подшивал их уже дважды, штаны все-таки оказывались для его превосходительства слишком длинными. Затем денщик буквально обнял генерала и поднял его на руки. Когда граф очутился наконец в коляске, верный слуга прикрыл ему ноги серым одеялом.

— Разрешите проводить вас на прогулку, ваше превосходительство?

Генерал благосклонно кивнул.

В двадцать минут восьмого Раган вкатил генеральскую коляску под сень старого развесистого дуба.

— По душе ли вам это место, ваше превосходительство?

Генерал-лейтенант снова сделал утвердительный кивок.

В семь тридцать Раган принес газеты: свежий номер московских «Известий» и лондонский «Таймс» двухнедельной давности. «Известия» генерал не потрудился даже взять в руки. Не стал он читать и «Таймс», только бегло проглядел, проверяя, действительно ли англичане пишут о положении на фронтах то же самое, что было опубликовано пару недель назад в московских газетах.

Англичанам генерал-лейтенант верил беспрекословно. Что до московских газет, то тут он ставил под сомнение каждое слово. Даже тогда, когда русские и английские сводки полностью совпадали, генерал полагался исключительно на англичан, по-прежнему считая московские вести пустыми измышлениями, лишенными какого бы то ни было серьезного основания.

Ноги графу Шторму ампутировали в январе 1943 года.

В лагерь, где он теперь находился, его перевезли в марте того же года. Сосед его по палате, генерал Енеи, превосходно говорил по-русски и ежедневно переводил ему «с листа» военную информацию советского командования. Граф Шторм не раз признавался начальнику лагеря майору Иванову, что не верит ни одному слову, опубликованному в «Известиях». Больше того, даже высказал предположение, что получает не настоящую газету, а какие-то особые, лично для него составляемые и набираемые экземпляры, имеющие целью ввести его, генерала Шторма, в заблуждение.

В ответ на подобную версию майор Иванов только смущенно улыбнулся, но возражать не стал. С тех пор граф Шторм стал регулярно получать и «Таймс». Вот тогда-то, к великому его изумлению и разочарованию, он увидел, что сводки в «Таймс» совпадают со сводками «Известий». Это заставило его сделать вывод, что присылаемый ему «Таймс» тоже не настоящий, а фальсифицированный и печатается специально для него одного.

Однажды Шторм поделился своими домыслами с соседом, генерал-майором, однако благоразумный Енеи отнюдь не разделял его сомнений.

— Не думаю, — сказал он, — чтобы в глазах русских мы были столь важными персонами. К чему им такие хлопоты? Ради двух венгерских генералов, изнывающих в плену?

Шторм ничего не ответил. Поразмыслив, он пришел в конце концов к выводу, что ему совершенно неважно, о чем пишут русские, что ему абсолютно безразлично, лгут они или говорят правду. В эти дни, в апреле 1943 года, граф Шторм решил, что ему одинаково нет никакого смысла как верить, так и сомневаться. Самое важное — хорошо спать. А впрочем, даже и это едва ли имеет значение.

Вот и сегодня, лежа под сенью могучего дуба, он лишь мельком заглянул в «Таймс», пробежал набранные крупным шрифтом заголовки и нарочито уронил газету наземь. Нагнувшемуся, чтобы ее поднять, денщику граф махнул рукой — не стоит, дескать.

— Оставайтесь при мне, Раган. Если я случайно засну, покараульте!

— Слушаюсь, ваше превосходительство.

Из-под тенистого укрытия генерал-лейтенант Шторм наблюдал за жизнью лагеря, чему несколько мешали бесчисленные кусты и деревья. Генерал досадовал: там, где живут солдаты, во всей этой растительности никакой нет нужды. Впрочем, какие же это солдаты? Кое-кто из офицеров учится ремеслу в столярной мастерской или слесарном цехе… Рядовые гонведы слоняются по территории лагеря с книжками и брошюрками под мышкой, то и дело шныряют в библиотеку. Офицеры, унтеры, солдаты собираются вместе и не видят в этом ничего особенного. «Будто красотки с панели, — думал генерал, сурово сдвинув брови. — И еще эти штрафники из рабочего батальона!..»

Мягкий ветер приносил аромат цветущих деревьев. Где-то слышалась песня. Некий капитан прошел мимо, держа под руку — кого? — капрала!

«Удивительно ли, что мы проиграли войну? С такими вот офицерами да с распустившейся солдатней…»

И генерал-лейтенант незаметно задремал.

Раган вынес для себя из палаты стул и во исполнение приказа уселся караулить генерала. Спустя минуту заснул и он.

Во сне граф Шторм сопел, бормотал и отдувался. Раган стонал и вскрикивал.

Рагану снилось, что ему приказано идти в атаку.

Торопливо заперев на ключ стеклянную дверь своей цирюльни, он забежал в расположенный напротив трактир «Бихари», не отходя от стойки, пропустил пару стаканчиков, стремглав выбежал оттуда и встал в цепь атакующих солдат.