Александр Верховский - На трудном перевале

Старая заповедь: любить даже своих врагов, подставлять правую щеку, когда тебя ударят в левую, проповедь всепрощающей любви, которая так привлекала меня, в обстановке борьбы с белыми превращалась в измену, [424] вела к поражению революции и торжеству той реакции, которая была готова удушить все прогрессивное, все, что двигало человечество вперед. На словах и даже в своих действиях я это принял, но в душе у меня оставался глухой протест.

Перед отъездом к новому месту службы я хотел повидать большого человека, о котором так много слышал еще на корпусной скамье; знакомые отвезли меня к Кропоткину. Он жил неподалеку от Москвы, в небольшом домике, окруженный заботой Советской власти, которая сделала все, чтобы обеспечить ему необходимый комфорт.

Меня очень волновало, что скажет мне Кропоткин. В моей судьбе была одна точка, которая связывала меня с Кропоткиным. Я тоже в свое время был камер-пажем императора. Именно именем Кропоткина заклеймили меня пажи в то время, когда они гнали меня из корпуса после 9 января. В Кропоткине я любил борца за освобождение человека от всякого гнета. Старик встретил меня дружески и приветливо, как встречал он всех, кто навещал его. Я рассказал ему о своих волнениях, о своем решении идти сражаться за пролетарскую революцию. Я с трепетом ждал, что скажет мне человек, провозгласивший беспредельную веру в лучшие стороны человека, веривший, что принцип взаимопомощи можно положить в основу человеческого общества.

Глядя в его ласковые глаза, полные широкого понимания всех человеческих радостей и горя, я готов был верить, что если бы все люди были похожи на этого светлого старика, то действительно можно было бы завтра же упразднить государство.

— Вы спрашиваете, что делать сейчас? — живо и молодо отвечал старик, стоявший на грани восьмого десятка своей яркой жизни. — Всеми силами и всеми помыслами отстаивать революцию. Она и только она борется за великую мечту человека, за полное его освобождение. Делайте все, что в ваших силах.

Оживленная беседа завязалась о буднях жизни. Старик терпел лишения.

— Это все пустяки, а вот что важно, — и он повел меня в свой кабинет. — Посмотрите, что я теперь делаю.

На столе лежали листы большой рукописи. [425]

— Человечество ломает теперь самые основы старого общества, оно ломает и старые, обветшалые и захватанные грязными руками принципы этики. Но жить, как звери, со звериными чувствами нельзя. Я пишу новую этику, этику человека, победившего предрассудки религии и подчинившегося законам взаимной помощи не под страхом вечного адского огня, а во имя общественного блага.

В минуту, когда кругом бушевала гражданская война, когда лились потоки крови и жизни гибли в битвах одна за другой, Кропоткин отдавал свои последние силы, единственное, чем он мог помочь революции, — он писал новую этику. Она осталась недописанной. Смерть вырвала перо из рук пламенного борца за человеческую личность, ошибавшегося в путях к достижению нового бесклассового общества, но твердо поставившего себе целью будить в людях стремление к победе над старым строем, стремление строить новую жизнь.

В это время на полях Украины кипели бои. Под натиском красных полков белые отходили. Бои подступили к Полтаве, где доживал свои дни другой прекрасный старик — Короленко.

Что думал в эти дни лучший представитель русской интеллигенции, автор «Слепого музыканта», что думал Короленко, который после Толстого и Достоевского преемственно нес в нашей стране великое знамя старого буржуазного гуманизма?

Я знал и любил этого чистого и непреклонного старика, не воина, но непримиримого проповедника заветов высшей любви человека к человеку, певца свободной человеческой личности. Когда некоторые лица, возмущенные той или другой стороной современности, просили Короленко возвысить свой голос протеста против жестокостей гражданской войны, он категорически отказывался это сделать. В его глазах борьба шла именно за те идеалы, которым он служил всю жизнь. Больной и слабый, он не мог участвовать в борьбе и уехал в свою родную Полтаву. Вокруг нее кипели бои. И когда красная конница, сверкая клинками, вступила в Полтаву, командир, узнав, что в городе живет Короленко, приказал поставить к его дому часовых, чтобы кто-нибудь не обидел писателя, который сказал: «Человек создан для счастья, как птица для полета». [426]

Прошло восемнадцать лет. Много пережили народы Советского Союза, ведя под руководством партии и Советской власти борьбу за победу пролетарской революции.

Все эти годы я работал в Красной Армии, помогая своим молодым друзьям освоить наследие буржуазной военной науки. Эта работа захватывала меня, и я был счастлив.

Особенно запомнился мне день 1 мая 1936 года. Вместе с моими товарищами по работе я присутствовал на параде в Москве.

Оглядываясь на пройденный путь, мы вспоминали первые добровольческие формирования Красной Армии 1918 года — плохо одетые, плохо вооруженные, голодные, руководимые молодыми и неопытными командирами. С каким презрением глядели на них офицеры генеральных штабов Антанты.

Но уже в 1918 году англичане под Шенкурском, а французы под Одессой почувствовали на себе силу героического натиска молодых полков революции, сумевших в открытом бою остановить авангарды первого похода Антанты на советскую землю.

Бойцы знали, что они сражаются за социализм, за новый мир, где будет радость и счастье всем, кто трудится.

Каким далеким казалось это время!

Мощная промышленность, созданная в Советской стране волею Коммунистической партии, дала армии новые мощные средства борьбы.

Стройный марш полков Красной Армии, первой армии в мире, которая знает, на страже чьих интересов [427] она стоит, могучий рокот танков и плавный полет сотен самолетов предупреждали врагов пролетарской революции, что на всякую попытку нападения мы непременно и обязательно ответим ударом и такой силы, что вряд ли когда-нибудь забудет его любой агрессор.

Далеко позади остались холод и голод 1918 года.

Не только все, о чем я мечтал восемнадцать лет назад, стало действительностью. Многое из того, о чем я тогда и не подозревал, но что совершенно необходимо для счастья человечества, осуществилось у меня на глазах.

В этот весенний праздник социализма можно было подвести итог сделанному Советской властью за такой срок.

Эксплуататорские классы были уничтожены. Вчерашний мелкий собственник — крестьянин построил колхозы. Бесклассовое общество трудящихся стало реальностью. Коммунистическое мировоззрение завоевало решающие кадры советской интеллигенции.

Широкой волной, неудержимым потоком вливались на Красную площадь Москвы демонстранты с ликующей песней, с веселым смехом.