Влад Ривлин - Палестинские рассказы (сборник)

– У меня тоже есть все документы и… Вот ещё… – гость достал из кармана пиджака огромные ключи.

– Что это? – удивился Марсель.

– Это ключи от нашего дома.

– У меня другие ключи, – ответил Марсель. В его голосе явно слышалось злорадство. – Моими ключами можно открыть дверь этого дома, – он вытащил свои ключи и указал на входную дверь. – А что можно открыть твоими ключами?

– Это ключи от истории, – всё так же вежливо, но твёрдо ответил гость.

– От истории! – ядовито усмехнулся старик. – Ну, так и открывай этими ключами свою историю, а я тем временем открою входную дверь в свой дом!

– Когда войдёшь, приглядись внимательнее: твой дом построен на фундаменте нашего дома. И стены его из камней, которые закладывал ещё прадед моего деда, – сказал гость.

– Убирайся отсюда по добру поздорову, – сказал Марсель, – а не то я вызову полицию! Полицейские быстро вправят тебе мозги. Откуда ты вообще взялся?!

– Из Иордании, – ответил гость, – туда нас выгнали израильские солдаты пятьдесят лет назад. Моего отца убили израильские солдаты, бабушка умерла в дороге. Дед умер уже в лагере беженцев… Но я всё помню, – сказал гость.

– Зачем тогда пришёл, если всё помнишь? – с ехидством спросил старик.

– Чтобы напомнить тебе, – ответил гость.

– Слушай, оставь меня наконец в покое! Чего тебе от меня надо?! – заорал старик. Из домов вокруг вышли соседи старика и недобро смотрели на незваного гостя. Они слышали весь разговор и впервые были на стороне старика.

– Молодец, старик, – одобрительно сказал смуглый с огромным, жирным брюхом сосед старика, – их только пусти… Завтра мы все окажемся на улице. Его дом… А мой тогда где?!

– Эй, – крикнул он гостю, – вот ты говоришь, что это дом твоего деда. Сейчас ты пришёл посмотреть, потом явишься и скажешь, что всё это твоё… А мне куда идти прикажешь? Мой дом где? Меня привезли сюда, когда мне было пять лет. Я и языка другого кроме иврита не знаю. Куда мне возвращаться?!

Но незваный гость исчез так же неожиданно, как и появился. Соседи недоумённо озирались вокруг, не находя объяснения происходящему. Откуда он взялся вообще? Может, это вообще был призрак? Соседи понедоумевали и разошлись.

А старик, войдя в дом, наглухо закрыл за собой дверь. Чуть позже он вышел во дворик и проверил, надёжно ли он запер забор. Убедившись, что всё надёжно закрыто, старик вернулся в дом и запер дверь на оба замка.

Солдаты, размещенные на базе в селении Шейх Джафр, совершали кросс ежедневно, в рамках физической подготовки. Подразделение было элитным и для его солдат не существовало преград. Они одинаково легко преодолевали и канавы, и огороды местных жителей. При появлении солдат дети бросались врассыпную. Впрочем, солдат боялись не только дети, но и взрослые. Их вообще все здесь боялись.

В тот злополучный для Дауда день дети при виде приближающихся солдат как всегда разбежались. Единственным, кто не успел убежать, был шестилетний Дауд. Они были совсем рядом от него, и маленькому Дауду казалось, что их обутые в коричневые армейские ботинки ноги сотрясают землю, на которой он стоит. Солдаты были такими огромными, что закрыли собою всё пространство до самого неба. И вся эта масса неслась прямо на Дауда. Маленький и беспомощный, он остался совершенно один перед накатывающей на него волной ужаса в виде огромных парней с винтовками М-16. Дауд почувствовал, как отвратительная масса ползёт по его ногам, и к ужасу добавилось отчаяние от позора. Увидев несчастного ребёнка, по ногам которого стекала коричневая жижа, солдаты стали громко хохотать. Мощное, молодецкое «Бугагага!», будто взрыв, прогремело над округой. Перепуганная мать, преодолевая собственный страх, выскочила из дома и, схватив несчастного, захлёбывающегося слезами ребёнка, унесла его в дом. Этот день стал для Дауда печатью проклятья, которой была отмечена вся его дальнейшая жизнь. С того дня за ним закрепилась, будто печать позора, унизительная кличка «засранец». Иначе его теперь никто и не называл. Так его называли и сверстники, и соседи, и даже учителя в школе за глаза называли его «засранцем». Они все любили смеяться над ним, потому что его позор позволял им забыть собственный страх. И ещё – от безнаказанности, потому что над ним можно было смеяться, ничего не опасаясь.

Отец Дауда умер, когда ему было два года. С тех пор мать осталась одна с тремя маленькими детьми. Семьи, из которых происходили и отец, и мать, были бедны и малочисленны даже в сравнении с не слишком большими родами, жившими в селении, и защиты было ждать неоткуда. От всеобщих насмешек ему не хотелось жить, и он мечтал о смерти как избавлении от позора. Возможно, он и наложил бы на себя руки, если бы не одно событие, так же круто изменившее его жизнь.

Все изменилось для Дауда и его семьи, когда из тюрьмы вернулся брат отца – Мухаммад. В самом начале первой Интифады Мухаммад, которому тогда было шестнадцать, с группой сверстников закидывали армейские джипы камнями и бутылками с зажигательной смесью, ставших известными всему миру под маркой «коктейль Молотова». В одном из столкновений с солдатами Мухаммад был арестован и провёл в израильской тюрьме больше года. Тогда следователям не удалось доказать его причастность к другим нападениям на израильских солдат. Вернувшись из тюрьмы, он присоединился к одной из местных ячеек Народного Фронта и совместно с друзьями стал готовить план похищения израильских солдат, с тем чтобы потом обменять их на палестинских заключённых, томившихся в израильских тюрьмах. Попытка похищения оказалась неудачной: солдат успел открыть огонь и ранить одного из нападавших. Подоспевшие на помощь своему товарищу сослуживцы открыли огонь, и в завязавшейся перестрелке двое товарищей Мухаммада были убиты, а сам он ранен и арестован. Военный суд приговорил его к пятнадцати годам тюрьмы, но он отсидел лишь семь и после подписания соглашений в Осло, вернулся домой.

«В чём дело?», – вдруг услышал над своей головой грозный голос дяди, размазывавший слёзы и сопли по лицу Дауд, в очередной раз ставший жертвой Ахмада из семьи Аль Бадр – мальчика, который был старше Дауда на два года и выделялся среди сверстников и ростом, и характером, и силой. Ахмад не терпел слабость в любых её проявлениях и, возможно, поэтому ненавидел и жестоко третировал Дауда, олицетворявшего в его глазах эту слабость. При виде дяди Дауд растерялся ещё больше. Мухаммада побаивались все, и не только местные, но и так называемые «тунисцы», вернувшиеся после Осло. Он был решителен, умён, неподкупен и суров. Мухаммад отказался от всех предложенных ему правительством постов в местной иерархии и продолжал вести жизнь подпольщика. И израильтяне, и «тунисцы» внимательно отслеживали каждый его шаг, надеясь арестовать или уничтожить при первом же удобном случае. Но это им никак не удавалось. Каждый раз он то неожиданно появлялся, то так же неожиданно исчезал. И каждый раз после его появления или сразу же после исчезновения в тех местах, где он побывал, происходили события, вызывавшие дрожь не только у местных жителей, но и у израильтян.