Борис Беленков - Рассвет пламенеет

— Знаю.

— Гитлеровцы отходят с Северного Кавказа.

— Знаю, у меня бывает помполит госпиталя. Я в курсе дела, Лена.

— Ну вот, что же еще вам сказать?..

Она действительно не знала, что же ему сказать. Разве о том, что Мария пропала без вести, как сообщает Рычков? Нет, нет — об этом пока что ни слова!

— А как твое здоровье, Аленка? — поинтересовался Рождественский.

— Была контужена. Воздушной волной ударило по ногам. Уже все прошло. Скоро выпишусь. Меня лечили в этом же госпитале, Александр Титыч…

— Больной, — умоляюще проговорила Ануш, — мне же нагорит от врача, войдите в мое положение.

— Да, да, не будем подводить сестрицу.

— Ну, до свиданья, — тихо проговорила Лена.

— До завтра.

Лена остановилась у дверей, пристально вглядываясь в лицо Рождественского. У нее не хватило сил перешагнуть порог, оставить его одного. Но напротив стояла неумолимая Ануш, указывая глазами на коридор. Глубоко вздохнув, Лена вышла. Она торопливо спустилась этажом ниже, в терапевтическое отделение.

— Чем вы возбуждены так? — спросила ее медсестра отделения. — На вас лица нет, больная!

Лена что-то ответила, сама не поняв что. Шмыгнула под одеяло, отказавшись от ужина. «Он не отдает себе отчета, что говорит, не понимает, он не хочет понять, как страшен мрак… если вдруг…» — шептала она, а по ее щекам катились и катились слезы.

Утром Лена спешила в палату Рождественского с твердым намерением сказать, что она никогда не оставит его. Что бы ни случилось, я с ним! — думала она, торопливо поднимаясь на третий этаж. И вдруг мысленно спросила у себя: «То есть как это с ним?». И перед глазами точно встала Мария, встала во весь рост. Она смеялась не зло, а с сожалением, как смеются люди, знающие цену каждому человеческому поступку, затем будто склонилась и жарко шепнула ей в лицо: «Не надо так!». Но кто-то другой, невидимый, тихонько подтолкнул Лену: «Скорей!».

Однако Лена опоздала. Ануш уже выводила Рождественского из палаты. Он зацепился ногой за порожек и пошатнулся, взмахнув свободной рукой, ища опоры. Он двигался по коридору с поднятой головой, плотно сжав губы, упрямый и напряженно сосредоточенный.

Сколько раз, когда мы скитались в песках ночью, голодные, без питьевой воды, он говорил мне: «Ничего, ничего, девушка, — крепись, переживем!» — вспоминала Лена. Она подошла и плечом прислонилась к его плечу, шагая рядом.

Он взял ее пальцы в свою горячую руку, тихо сказал:

— Подожди меня здесь… подожди.

— Я у дверей в коридоре подожду, — ответила Лена дрогнувшим голосом. И отступила в сторону под строгим взглядом Ануш. — Желаю счастья, — прошептала еще она.

Наступил январь сорок третьего года.

Поезда мчались на юго-запад. Эшелон первого батальона миновал станцию Махачкала перед рассветом. Симонов и Магура не спали. Они смотрели на темные силуэты гор, на темную даль Каспийского моря, дремавшего в молчании под звездным небом.

— Письма от Марии и от сына надо ему доставить обязательно, — говорил Симонов. — Конечно, если бы госпиталь находился рядом со станцией, — пожалуй, махнул бы я и сам, успел бы…

— А может быть, постоим в Дербенте, — неуверенно сказала Тамара Сергеевна. — Хотя бы с часок?

— Нет, эшелон не задержат, — возразил Симонов, — позади идут другие, весь корпус зеленой улицей мчится… Что же ты посоветуешь мне, Тамара?

— Навестить нашего Титовича обязательно нужно. Ты только представь, как он обрадуется… Особенно тому, что Мария жива, что она уже скоро выпишется из госпиталя. И от Яши письмо — фотография с девушкой… Настей ее зовут, кажется?

Сидя на нарах без сапог, лейтенант Мельников мурлыкал песенку:

— Вы спите, славные герои…

— Тебе тоже надо бы поспать, — заботливо предложил Симонов Тамаре Сергеевне.

— Я пробовала, но не могу. В голову лезут разные мысли.

— Хорошие?

— Да всякие… Вот, думаю о папе, о нашей прежней жизни в Смоленске — он ведь редко дома бывал, больше зимой, во время отпусков. Я росла сама по себе, и он словно удивился, когда вдруг обнаружил, что я уже совсем взрослая.

Около чугунной печки жались солдаты, курили, разговаривали.

— Так вот, — рассказывал Вепрев, — предложили мне в береговую оборону на Каспии. Осведомляюсь: для моей силы — что подходящим ремеслом будет? Может, к рыбакам судаков ловить? Изволят посмеиваться: «Но у вас штыковое ранение!». Ничего, заштопали, как автогеном сварили! — отвечаю. А они, госпитальное начальство, прежним курсом: в тыл, говорят… Иду на таран, говорю, — убегу! Требуется мне повстречать того рыжего прохвоста — штыкового удара я ему не прощу!

— Подействовало? — спросил Серов, вталкивая в печь вывалившуюся головешку.

— Эх, доложу я вам, товарищи: что доктора понимают! — Он понизил голос: — Трибуналом попугивали. Умозаключение сделали такого рода: будто Митька Вепрев — неорганизованный элемент!

— В этом они не ошиблись, — усмехнувшись, заметил Серов.

— Друг мой, Сеня, помолчать бы тебе для скромности, — покосившись на Серова, бросил Вепрев.

— Как же все-таки вырвались к нам? — спросил Рычков, скручивая цигарку и с усмешкой поглядывая на Вепрева.

Продолжая смотреть на море, слушая разговор солдат, Симонов думал: «Вот кого надо послать к Рождественскому: Серова. Этот нигде не застрянет!».

— Серов! — позвал он. Тот быстро вскочил и размашисто шагнул к нему. — Я поручу вам в госпитале побывать.

— У комиссара?

— Да, у него. Необходимо, очень необходимо, товарищ Серов. — есть побывать в госпитале!

— Но вы должны подумать, что будете делать, если от эшелона отстанете.

— Разрешите, товарищ гвардии майор, — обратился Вепре, — касательно рейда в Дербент.

— Да, разрешаю.

— Какой курс у нашего эшелона?

— Тбилиси, затем — Сухуми. Вероятно, на Туапсе потом…

— Товарищ гвардии майор, нельзя бы и мне с Серовым? После штыкового боя не встречались мы с комиссаром.

— Запомнился, значит?

— Как вымпел на флагмане! Перед боем — тогда я похамил в некотором смысле. Желаю перед ним извиниться.

— Хорошо, — сказал Симонов. — Рождественский будет расспрашивать вас обо всем: куда едем, как дела у наших на Северном Кавказе… Не может не интересоваться он событиями, которые произошли в его отсутствие. Кто жив остался, кто выбыл. Расскажите ему подробно обо всем. Письма от жены и от сына передадите.

— Есть!

— Скажите, Клейста мы раздолбили, отходит он с Северного Кавказа. А перебрасывается гвардейский корпус в расположение Черноморской группы Закавказского фронта. От меня сердечный братский привет!

— Ясно, товарищ гвардии майор!

— Собирайтесь!

Коля Рычков робко прикоснулся к руке майора. Симонову показалось, что этот закаленный в боях солдат вот-вот заплачет.