Борис Беленков - Рассвет пламенеет

— И мне бы… — проговорил Рычков. — Там же и Лена! А комиссар для меня — отец родной. Мы же с ним… Знаете как!

— И мы с ним, — задумчиво проговорил Симонов и вздохнул, — шли по самому краешку мертвой пропасти. Не верю я, что его не вылечат, не верю, чтоб мы не встретились!

— Разрешите мне… — настаивал Рычков.

— Не могу троих отпустить, не могу.

Подавленный отказом, Рычков отошел к двери и принялся сочинять письмо. Кто-то крикнул:

— Эх, смотрите, уже Дербент!

— «Микитка» наш чешет «на ять»!

Вепрев и Серов заторопились, вталкивая в вещевые мешки консервы, хлеб и табак. С каждой секундой поезд замедлял ход, все реже, но отчетливей стуча колесами на стыках рельсов, лязгая буферами, и, наконец, остановился напротив вокзала.

Представляя встречу Рождественского с моряками, Симонов почувствовал, как защемило в груди. «Наверное, он спросит: а почему майор не зашел? Рад бы, да нельзя мне сейчас, Саша. Прости…».

У эшелона послышался возбужденный, все нарастающий говор. Симонов выглянул из вагона. Из теплушек выпрыгивали солдаты, скапливались беспорядочной толпой, окружая какого-то человека в шапке-ушанке, стоявшего рядом с девушкой в серой шинели.

— Кто это там? Что за возмутитель солдатского спокойствия? — в недоумении спросил Симонов.

В вагон доносились взволнованные голоса:

— Давай, бери!

— Ур-ра-а!

— К нам!

— Не выйдет! — послышался звонкий тенор Петелина. — К нам, сначала к нам!..

— А что, если б по порядку ротных номеров? — степенно предложил солдат со шрамом на лбу. — По справедливости, в самом деле.

— Прекратить галдеж! — потребовал Бугаев, проталкиваясь вперед.

— Товарищи, так же нельзя. Я побываю во всех вагонах, но тихо же, товарищи!

— Беспорядок!.. — обронил Симонов, готовясь скомандовать — смирно…

Но рядом с ним краснофлотец Вепрев точно ударил в набат:

— Полундра!.. Бронебойщики, за мной!

— Нашего комиссара в окружение взяли! — подхватил Рычков, стремглав выпрыгивая из вагона.

— И Кудрявцева — сестрица наша! — крикнул Серов. — Здравствуйте, дорогая. Честное слово!

— А то как же! — обняв Лену, вскрикнул Рычков. — Лена, ах, как я напугался тогда, Лена!..

— Мы пропустили тринадцать эшелонов, все вас поджидали, — сказала девушка, глядя в знакомые лица, сдерживая радость.

— Удивительное дело — человек исцелился! — проговорил Холод. — От нас все выбывали, а теперь собираются…

Наконец к Рождественскому добрался политрук Бугаев.

— Вижу — все в порядке, Александр Титыч?

— А видишь, чего же спрашиваешь? — вскрикнул Петелин и обнял комиссара. — Не хватало мне вас, товарищ гвардии капитан, честно скажем, не хватало…

Рождественский взглянул Петелину в глаза, и на его ресницах задрожали слезы.

— Товарищи… — проговорил он срывающимся голосом. — Друзья мои…

Он смолк, увидев Симонова, работавшего локтями и пробиравшегося к нему.

— Андрей Иванович, — прошептал Рождественский, может быть, даже не слыша собственных слов, потому что он сразу повторил уже громче: — Андрей Иванович!..

Наконец, добравшись до Рождественского и крепко обняв его, Симонов заглянул ему в глаза.

— Н-ну? — спросил он, сияя от счастья.

— Все в порядке, — ответил Рождественский. — Все вижу, Андрей Иванович, все!

— Совсем излечили?

— Совершенно!

— Идем же в вагон, Саша… Опять мы вместе — идем!

Симонов взглянул на солдат и громко скомандовал:

— По вагонам!

Над поездом низко висели молочно-серые тучи. Тесня друг дружку, они стремительно бегут эшелону навстречу, то дробясь в парообразные разноцветные пласты, то густея и сливаясь сплошной завесой заволакивая все небо. Слева снизу — море. Ломаные волны местами вздымаются огромными выпученными буграми, взлохмаченная масса синевы и пены с яростью бросается к берегу и шумно бьется о камни. Белесый дым от паровоза падает на воду, расстилается, исчезая вдали. Затем снова толстый растрепанный дымный жгут рушится откуда-то с высоты, мокрый, едкий, делая бледный день еще более серым и тусклым. Навстречу вырывались составы с цистернами горючего, проносились мимо с шумом и грохотом. Возникали железнодорожные будки, тотчас отскакивая к хвосту поезда, словно кто-то размахивался и плавно отбрасывал их назад.

Рождественский читал и перечитывал врученные ему письма от жены и сына. Лена в это время рассказывала Магуре, как она попала в госпиталь после контузии, как лечили ее и как она встретилась с Рождественским. Магуре все время казалось, что на глазах у девушки слезы, когда та говорила о последних часах перед операцией, которую делали Рождественскому.

Магура слушала и думала: «Да ведь она любит его». Смутное предчувствие шевельнулось в груди. И ей стало ясным многое в поведении, в словах Лены. И она несчастна! — подсказало Магуре ее женское чутье.

— Да-а… — протяжно сказала она, и суровые тени пробежали по ее продолговатому лицу. — Никто не может знать наперед, что с ним случится.

Но Лена хорошо знала, что с ней случилось: у нее затеплилась надежда на свое маленькое счастье, хотя она и не смела назвать эту надежду любовью. Смутившись, она молча склонила голову, пряча от Магуры свои большие карие глаза. А когда снова взглянула на Магуру, та увидела, как красиво было в эту минуту ее зардевшееся лицо, с невинным и почти детским выражением в глазах. Губы ее слегка подергивались, будто она с усилием сдерживала невольную улыбку. Магура некоторое время любовалась ею, но больше ничего не сказала. Такт не позволил.

А Рождественский тем временем кончил читать письма. Приподняв голову, мельком взглянул на Лену и вдруг встал и подошел к ней. Девушка тоже поднялась с нар, обходя печку, сделала несколько шагов навстречу, глядя ему прямо в голубые глаза — а глаза эти светились таким дружелюбным чувством к ней, что она невольно смутилась. То ли она неожиданно испугалась его смеющегося лица, то ли поняла истинную причину радости Рождественского, — только ее вдруг точно пошатнуло, и сердце упало.

— Получили интересное письмо? — спросила она, принуждая себя улыбнуться. Но губы ее еле шевельнулись.

Рождественский вынул из конверта фотографию и протянул ее девушке.

— Узнаете вы эту пару, Аленка? — громко и радостно спросил он ее и засмеялся открыто и душевно. — Вам привет из Ищерской.

Лене и хотелось взглянуть на карточку, и сердце замирало. «Может, Мария!». Нет, на фотографии в обнимку Настя и Яша — смешные и близкие.

— А как они узнали адрес? — повеселев, спросила она.

— А жена же прямо туда к ним… из госпиталя… Ее, оказывается, ранило в первом же бою. Легко ранило… Уже все благополучно… В Гудермесе, в армейском госпитале лежала. Теперь все хорошо…