Юрий Иваниченко - Крымскй щит

— Таки кляты? — сурово нахмурился Руденко, обернувшись на пленных, и к наружности хрестоматийного Бульбы суровость эта — косматая бровь, сползшая на красный от бессонницы глаз, и сердито собранные в «курячу гузку» губы — подошла как нельзя кстати.

— Мы ж не в охотку, товарищ комиссар! — сразу заскулил, шепелявя разбитыми губами, один из пленных, мужичок славянской наружности. — Мы ж по принуждению!

— Клятые… — подтвердил Беседин. — И даже не такие, как ты думаешь…

Щурясь от табачного дыма, он кивнул в окно, будто там сейчас развернулись события бесконечно далёкого теперь, казалось, 41-го.

— Тогда и ноги немца тут ещё не было, а они уже карательный отряд из своих учредили. Без всякого понукания, так сказать, ударники, мать их! — зло процедил Фёдор Фёдорович. — Пришёл сюда фашист только в декабре 41-го, а где-то 7 ноября… по празднику помнится… через Эски-Меджит отступал отряд Чистякова. Уходили, поскольку в Заповедном базовая закладка их оказалась разорённой…

— Предали, — понимающе кивнул Тарас Иванович.

— Кой там черт, предали… — пробормотал Беседин. — Не помнишь, что тогда творилось?

Замполит промолчал… Помнил.

Начиная с лета 1931 года, 4-м управлением Генштаба РККА в лесах приграничных округов для каждого будущего партизанского отряда были сделаны закладки с оружием, боеприпасами, минноподрывными и воспламеняющими средствами. В землю были зарыты толовые шашки, взрыватели, бикфордовы шнуры, патроны и гранаты, не менее 50 тысяч винтовок и 150 ручных пулеметов.

Однако в 1937 году тогдашний нарком обороны Климент Ворошилов объявил доктрину: врага Красная армия будет бить «малой кровью на его территории» и никак иначе! Из чего следовало, что подготовленные партизанские кадры не нужны в принципе. Диверсионная деятельность в тылу врага представлялась неактуальной ввиду молниеносного характера будущей войны. Мысль о диверсионной деятельности на своей, следовательно — оккупированной, территории приравнивалась к пораженчеству.

Даже понятие «советский диверсант» исчезло, остался только «диверсант вражеский», потому как только ему и приличны подобные «подлые» [42] Выражение Тухачевского (статья «Война клопов»), которому незаслуженно приписывается инициатива создания диверсионных подразделений. На самом деле, маршал находил подобные действия недостойными самой «передовой» армии методами ведения войны. дела.

Начались гонения соответствующих кадров. Были репрессированы многие работники Генштаба, НКВД, командиры Красной армии, имевшие специальную партизанскую подготовку, а также секретари обкомов, которые в начале 30-х годов занимались подготовкой к партизанской войне. Была ликвидирована сеть специальных школ. «Приписные» партизанские отряды и группы расформировывались. Большинство баз с оружием, боеприпасами и взрывчаткой были ликвидированы накануне войны.

Сам Тарас Иванович, бывший в 34-м году уполномоченным Крымского обкома по организации партизанского движения, немало удивился, получив «старое» мобилизационное предписание по плану «Д» (план этот в отличие от плана «М» предназначался лицам, оставляемым на оккупированной территории для организации диверсионной деятельности) и, услышав из уст Первого крамольное: «Ты мне только дурацких вопросов, Тарас Иваныч, вроде: «А где же наша несокрушимая?» не задавай. Вон, видел, по коридору хлопец с рукой перевязанной винтовку волочил? От своих отбился, не нашёл куда умнее прийти, как в обком… Так вот, это она и есть… Хорошо, я его перехватил, а не… — добавил Первый, покачав головой. — Так, что, Тарас Иваныч, план «Д» теперь, как Ильич говорил, всерьез и надолго…»

Руденко очнулся от мгновенных воспоминаний.

— И того, скажу тебе, мало…

Беседин вернулся за канцелярский стол и продолжил, нарочито повысив голос, будто зачитывая обвинение сбившимся под автоматным дулом полицаям и чиновникам комендатуры.

— Фашистам они, сволочи, предъявили уши и носы наших партизан! Преданность, понимаешь, «Гитлер-эфенди»… — Фёдор Фёдорович стукнул кулаком по газете, развёрнутой на столе: «Мы, татары, даём слово бороться со стадом евреев и большевиков вместе с германскими воинами!..» [43] «Азат Крым» («Освобожденный Крым») от 20.03.1942 г. Делом, так сказать, доказали. Так что… — он брезгливо смахнул газету с распластанным имперским орлом и огрызками луковицы и обнаружил под ней тетрадный листок в косую линейку.

Мельком глянув на него, Фёдор Фёдорович запнулся, бровь его удивленно поползла, сминая морщины на лбу под папаху, но он быстро взял себя в руки…

— Панькаться нам с ними не пристало. Что за ерунда?.. — буркнул он сердито на исписанный листок. — Списки на угон в Германию, что ли?

Беседин нарочито небрежно перевернул листок и, обнаружив другую его сторону чистой, прихлопнул её ладонью, подумал… И подманил той же ладонью обоих русских полицаев.

— Откуда, изверги?

— Да какие ж мы изверги… — засуетился было невзрачный, сутулый мужичонка со спитой рожей, прижимая к груди картуз, поспешно сорванный с головы. — Мы ж люди подневольные! Мы ж, товарищ командир…

— Твоих товарищей я, по закону военного времени, на суку вешаю… — сухо заметил Фёдор Фёдорович.

— Я хотел сказать, господин… гражданин… — смешался мужичок.

— Мы из Радужного, от тамошнего старосты… — выступил вперед детина в красноармейской шинели без петлиц, ростом чуть не вдвое выше сутулого.

— А тут чего? — нахмурился Беседин. — Чего в такую даль забрались?

Детина оглянулся на карателей позади себя, вопросительно уставился на мужичка, смотревшего ему в рот…

Тот поморгал воспалёнными глазками и, утерев картузом багровую пемзу носа, заговорщицки наклонился над столом.

Беседин отпрянул от его чесночно-сивушного духа. Бегающий взгляд мужичка (не ускользнуло это от командира отряда) жёг тетрадный листок, словно надеясь испепелить.

— Тут сегодня будет… — зашепелявил мужичок конспиративно, — …ихний гауптман полевой жандармерии, товарищ… тьфу ты, фюрер Эйхен Адольф.

Командир отряда и замполит переглянулись.

— Это ж во сколько? — напрягся Фёдор Фёдорович.

— Не раньше, чем совсем к вечеру! — поспешил успокоить его красномордый, махая картузом то ли Беседину, то ли товарищу своему.

— Тебе поверить… — проворчал Беседин и пододвинул к нему тетрадный листок. — На, пиши…

— Чего? Что? — отпрянул от листка мужичок.

— Всех полицаев Радужного… — встал из-за стола Фёдор Фёдорович, оправляя гимнастёрку под ремнём, — …перепиши. Пофамильно!

— Так, может, это… — торопливо скомкал листок трясущимися пальцами полицай. — На чистой бумажке? — он поискал глазами, куда выбросить комок.