Иван Поздняков - Пока бьется сердце

Опять треск ручки полевого телефона, и вновь слышу голос командира полка:

— Три дня бойцы не получают писем. Безобразие! Вы говорите, что для вас я не начальник? Сам приеду на полевую почту, вручу винтовки, и будете воевать, раз не умеете исполнять свои прямые обязанности.

С самого утра немцы бросают на полк Кармелицкого все новые и новые батальоны, поддержанные танками и десятком артиллерийских батарей. Замысел противника ясен: разгромить полк, выйти в тыл наших танков, прорвавшихся далеко вперед, на участке соседей, окружить и уничтожить их. Атака следует за атакой. Полку снова пришлось играть первую скрипку, сдерживать яростный натиск крупных сил врага.

На командном пункте полка безлюдно. Все в батальонах и ротах. Там и Кармелицкий. Сказали, что он в батальоне майора Бойченкова. Направляюсь туда.

Лес кончился. Впереди сверкает ослепительной снежной лентой Ловать. Кое-где на льду чернеют огромные пробоины, через которые хлещет вода: это работа тяжелой артиллерии немцев. На противоположном берегу реки начинаются наши окопы. Их перепахивают снаряды и мины врага. Дальше — ровное, почерневшее от копоти поле, воронки от снарядов и мин обозначились на нем, как следы язв. Пахнет порохом, гарью и чем-то приторно-сладким, вызывающим тошноту.

По невысокому берегу спускается к реке группа людей. Они несут кого-то на плащ-палатке. Всматриваюсь до боли в глазах и узнаю лишь одного, который идет впереди. Это наш редактор Голубев. Он пришел в дивизию ночью, чтобы организовать материал в армейскую газету. Верный своей привычке, он не задержался ни в штабе дивизии, ни в штабе полка, а сразу же ушел на передний край.

Сердце сжимается в ледяном щемящем предчувствии. Бегу к людям. Голубев узнает меня, машет рукой, зовет к себе.

— Кто это? — издали кричу я.

— Майор Кармелицкий, — глухо отвечает Голубев.

Он шепотом сообщает о том, как был ранен Кармелицкий.

В разгар боя большой группе вражеских солдат удалось просочиться через наши боевые порядки. Майор Кармелицкий, захватив с собой взвод разведчиков, усиленный десятком автоматчиков, бросился к небольшой роще, где засел враг, и начал ее прочесывать. Немцы попятились назад, пытаясь пробиться к своим через наши позиции. Завязалась перестрелка. Врат был уничтожен, несколько немцев вдалась в плен. Поднял руки и немецкий офицер. Но в последнюю минуту, когда к нему подходил, ничего не опасаясь, майор Кармелицкий, фашист метнул гранату. Она разорвалась в ногах командира полка. Командир взвода полковых разведчиков Василий Блинов длинной очередью автомата уложил фашиста, потом подбежал к майору и увидел, что тот лежит и а снегу без движения.

Идем быстро, но осторожно, чтобы не причинить боли раненому.

Кармелицкий на минуту открывает глаза, обводит взглядом людей.

— Кто взял командование полком?

— Командир первого батальона майор Бойченков, — отвечает Голубев.

Кармелицкий снова закрыл глаза, стиснул до скрежета зубов челюсти. На плотно сжатых губах запеклась кровь. Кровь и на подбородке, поросшем жесткой рыжеватой щетиной.

Бережно несем командира полка к ближайшему санитарному пункту.

— Какова обстановка, держатся ли наши? — снова подает голос Кармелицкий, не открывая глаз.

— Держатся стойко. Снова, превозмогая боль:

— Передай командиру дивизии: майор Бойченков справится с командованием полком, пусть остается на этой должности. Есть еще просьба: надо представить к награде Беркута, Медведева, лейтенанта Блинова. Дерутся, как черти. Еще наградить пулеметчика Тиллу…

— Тиллу Матьякубова, — подсказываю Кармелицкому.

— Да, да, Тиллу. Орел хлопец. Косит пулеметом, как бритвой. Увидел сегодня меня утром и кричит, что уже ничего не боится…

Это были последние слова, которые мы услышали от Кармелицкого. Он снова потерял сознание. Стонал, скрежетал зубами, отдавал какие-то команды, ругался.

Он не пришел в сознание ни на медпункте, ни в санбате, куда его доставили на санитарной машине. Он умер в операционной.

В палатке тихо. Тишину нарушает лишь тихий, еле уловимый плач. Все оборачиваются на всхлипывающий голос. Плачет медсестра Ольга Роготинская. Эта высокая и тоненькая, как тростинка, девушка с бледным худым лицом и с огромными прекрасными голубыми глазами любила Кармелицкого, хотя и встречалась с ним раза два-три, и то мельком. Много раз она подавала рапорт на имя начальника медсанбата, чтобы ее перевели в полк, но ей отказывали, уговаривали, убеждали, что работа на переднем крае не по ее силам и здоровью.

— Успокойтесь, товарищ Роготинская, — недовольно произнес командир медсанбата. Этого высокого и худого подполковника медицинской службы в дивизии недолюбливали. Был он заносчив, себялюбив и желчен.

— Я прошу, чтобы меня сегодня же направили в полк, — твердо сказала она. — Кстати, здесь присутствует и начсандив. Можно решить быстро.

Начсандив, низенький с круглым женственным лицом полковник, растерялся:

— Зачем так быстро? Вы подумайте, взвесьте все. Не надо решать жизненно важные вопросы в состоянии аффекта.

— Я давно решила.

Где-то за брезентовой перегородкой, в прихожей операционной, затрещал телефонный звонок. Пожилой телефонист вышел к нам.

— Звонят из полка, оправляются о майоре Кармелицком, — сообщил он, обращаясь почему-то не к врачам, а к медсестре Ольге Роготинской.

Девушка вздрогнула, побледнела. Скуластый с усталым лицом хирург майор медицинской службы Хайруллин растерянно развел руками:

— Что я им окажу, как сообщу страшную весть? Ведь там бой, там нужно бодрое, хорошее слово, а не сообщение о смерти любимого командира… Нет, ничего не скажу!

Ольга Роготинская встряхнула русыми косами, выпрямилась:

— Я пойду и скажу правду.

Она ушла в приемную, и мы услышали ее голос:

— Да, он умер на операционном столе. Кто говорит со мной? Майор Бойченков? Дорогой мой майор, прошу вас отомстите за смерть вашего командира. Держитесь… Я знаю, что у вас сейчас очень тяжело. Раненые поступают только от вас. Держитесь, родной мой!..

Командир медсанбата скривил тонкие сухие губы.

— Женские сантименты…

Хирург Хайруллин нахмурил брови, недобрым взглядом окинул своего начальника.

— У вас, подполковник, черствое сердце. Еще раз скажу, не любите вы людей и не знаете их.

Начальник санитарной службы дивизии засуетился. На круглом женственном лице появился испуг:

— Зачем же ругаться?! Вот петухи!

— Я не ругаюсь, товарищ начальник, — буркнул хирург. — Всегда говорил и буду говорить только правду.

Вошла Ольга Роготинская. Она снова обратилась со своей просьбой к начсандиву.

— Значит, вы твердо решили идти в полк? — спросил он.