Борис Лавренёв - Собрание сочинений. т.4. Крушение республики Итль. Буйная жизнь. Синее и белое

Что должен был переживать в эту ночь командир последнего миноносца, взявший на себя страшную ответственность перед страной и историей?

О чем думал он, стоя у борта, в последний раз касаясь ногами палубы своего корабля? Гордился ли выполненным долгом моряка и революционера, сомневался ли, колебался ли в правильности принятого решения? Или, может быть, видел и чувствовал ненависть и злобу бывших друзей, предчувствовал потоки клеветы и наветов?

Набежавшая откуда-то волна мягко шлепнулась о борт миноносца.

Поезд Реввоенсовета стоял у вокзала с прицепленным паровозом, готовясь к отходу.

Член морской коллегии сидел в купе без кителя, в расстегнутой рубашке и, прихлебывая чай, диктовал флаг-секретарю, примостившемуся на противоположном диване с блокнотом на коленях.

«№ 9. Москва Наркоммору, в дополнение к № 1911. 19 июня 1918 года… В дополнение к № 1911 сообщаю что по приезде в Новороссийск я тотчас же отправился на „Свободную Россию“, которая собиралась идти в Севастополь точка После моего выступления команда единодушно решила уничтожить корабли точка Уничтожение судов началось в 14 часов 45 минут точка Первым взорвался миноносец „Пронзительный“ точка В последовательном порядке двоеточие „Калиакрия“ „Гаджибей“ „Капитан-лейтенант Баранов“ „Лейтенант Шестаков“ „Фидониси“ „Сметливый“ „Стремительный“ точка „Свободная Россия“ была затоплена на двадцатидвухсаженной глубине в 18 часов 40 минут четырьмя минами с миноносца „Керчь“ точка Перед уничтожением андреевские флаги часть артиллерии и радиотелеграфного имущества сняты и эвакуируются точка Все суда затоплены на большой глубине точка Кроме того под турбины были заложены восемнадцатифунтовые патроны точка Два миноносца по особым соображениям отправлены в Туапсе точка Матросы и командный состав вели себя самоотверженно точка Особенно отличился командир „Керчи“ Кукель точка».

— Все? — спросил флаг-секретарь, подымая от блокнота вспотевшее лицо с унылым невыспавшимся взглядом.

— Все, — ответил член морской коллегии, ставя допитый стакан на столик. — Идите на телеграф и передайте. Немедленно после передачи отправляйте поезд. Нам нельзя медлить ни минуты. К утру может прийти «Гебен», и мы попадем в мышеловку, из которой не выберемся. Немцы не простят сегодняшнего дня. Он может принести неисчислимые беды стране и революции, но поступить иначе мы не могли. Флот умер с честью — он умер большевиком, как умирают его матросы в боях с контрреволюцией…

— Какой исторический день! — ответил флаг-секретарь. Он попытался придать своему голосу пафосную дрожь, но она не получилась. Голос был таким же уныло невыспавшимся, как и сам секретарь.

— А ну его к черту! У меня от этого дня пропал голос и ломит все кости… Спать!.. Спать!..

Он откинул одеяло на койке и стал раздеваться.

Флаг-секретарь вышел и пошел в телеграфную. Рыжая телеграфистка при свете лампочки рассматривала в зеркальце прыщи на щеках и недовольно прервала свое занятие.

— Опять телеграмма?.. Целые дни только и знают, что телеграфируют, — и сердито сунула блокнотный лист под груду телеграмм.

Тогда флаг-секретарь рассердился. Начальство не оценило его пафоса, телеграфистка тоже не хотела считаться с ним.

Он покраснел и с ненавистью посмотрел на бутон д’амуры перезрелой рыжей девственницы.

— Телеграмма подлежит внеочередной отправке как правительственная. Если через десять минут она не будет отправлена — я вызову матросов и расстреляю вас у водокачки… Саботажница! — крикнул он и сам удивился своему нахальству и крику.

Но телеграфистка ошалела, и пламенные ресницы ее замигали, как клотиковая лампочка. Она уставилась на флаг-секретаря с открытым от ужаса ртом и только через минуту обрела вновь дар речи:

— Что ж вы к-кричите, т-товарищ, — от испуга она даже стала заикаться и сама вспылила на себя. — Черт вас знает — правительственная или нет… Что ни человек — то правительство… Сейчас… сейчас отправляю, — поспешно добавила она, заметив, что флаг-секретарь снова нахмурился, и яростно схватила листок.

Флаг-секретарь вышел на перрон. Дежурный по станции стоял у паровоза.

Флаг-секретарь направился к нему. Ему понравилось показывать силу своей власти.

— Приказываю именем Советского правительства немедленно отправить поезд верховного комиссара флота под угрозой революционной ответственности, — прорычал он, окончательно завираясь и называя своего начальника несуществующим званием.

Дежурный заметался.

— Дак сейчас и отправляем, товарищ. Только ждали вашего распоряжения. Не извольте беспокоиться.

— Я никогда не беспокоюсь за исполнение моих приказаний, — с достоинством ответил флаг-секретарь и поднялся на ступеньку вагона.

— Давай отправление! — сказал дежурный кондуктору. Затрещал свисток. Паровоз, мягко гукнув и пыхнув паром, бесшумно тронулся.

Флаг-секретарь величественно кивнул с подножки снявшему фуражку дежурному.

Когда поезд прошел, дежурный надел фуражку и без злости, с обрадованным добродушием напутствовал уходящий красный фонарик на буфере вагона:

— Комиссар с возу — кобыле легче.

Флаг-секретарь вошел в купе. Член морской коллегии уже спал. Розовое лицо его нежно прижалось к подушке, с полуоткрытым ртом он походил на золотоволосого примерного мальчика, уложенного ласковой мамой.

Флаг-секретарь с завистью посмотрел на него и погасил верхний свет, оставив только ночник. За окном грохотала, проносясь, земля, пели от ветра телеграфные провода, и по ним бежала, обгоняя поезд, историческая телеграмма, выстукиваемая рыжей перезрелой телеграфисткой.

Катер с последней группой команды, к которой присоединился и Глеб, отошел от «Керчи» и остановился саженях в двадцати.

Борт миноносца горел в утреннем солнце. Глеб видел на палубе пять белых фигур и качающуюся у борта четверку.

На миноносце остались Кукель, Подвысоцкий, унтер-офицер Кулиничев — тот самый, который на делегатском собрании привлек внимание Глеба тем, что единственный из всей команды носил на бескозырке не георгиевскую, а черную ленточку и который был горячим агитатором за потопление, — машинный унтер-офицер Бачинский и моторист Баслюк.

Эти пять человек должны были выполнить последний акт гибели флота, уничтожить миноносец.

Глеб увидел, как Баслюк перебросил через поручни черную змейку бикфордова шнура, свисшую к воде. Затем трое матросов исчезли в люках. Спустя несколько минут, поблескивая стеклами, один за другим стали открываться иллюминаторы накрененного борта.

— Поторопите, Борис Максимилианович, — услыхал Глеб долетевший голос Кукеля, — нужно рвать. Я видел на горизонте дымок. Возможно, это немецкие миноносцы.