Борис Лавренёв - Собрание сочинений. т.4. Крушение республики Итль. Буйная жизнь. Синее и белое

Оловенников показал еще несколько облачений. Молодые люди внимательно рассматривали и, наконец, отложили одно, из темно-зеленой парчи. Они щупали его, разглядывали, мерили длину, и, наконец, старший из них сказал:

— Это как будто ничего, но все же дешевка.

— Помилуйте, — даже обиделся Оловенников, — это дешевка? Это самое дорогое какое есть.

Молодые люди стояли в раздумье. Вдруг Оловенников хлопнул себя по лбу.

— Батюшки! Вот старый дурак! Забыл совсем. Есть у меня еще одно. На заказ мы делали. Графиня Блудова заказала для киевского митрополита. Вот это вам, верно, по вкусу придется. Принеси, Игнатий!

Приказчик снял с верхней полки картон и достал из него роскошное облачение бирюзового цвета, все расшитое серебром. Покупатели ахнули от восторга.

— Вот это да! — сказал один из них.

Оловенников замялся.

— Видите… это затрудняюсь вам отдать… Заказ. Впрочем, можно бы, потому что до срока еще далеко, мы успеем сделать такое же. Только уж не прогневайтесь, цена за него будет немалая.

— Чепуха, — ответил самый молодой из покупателей и опять прибавил несколько французских фраз.

Все склонились над облачением.

— Интересно взглянуть, как оно будет выглядеть на его преосвященстве, — произнес старший и, как бы озаренный удачной мыслью, взглянул на Оловенникова, — вот прекрасно, — продолжал он, хлопнув в ладоши, — у вас рост и фигура совершенно, как у преосвященного. Не будете ли вы добры примерить?

Оловенников смутился.

— Недостойно мне, грешнику, одеваться в архипастырское одеяние, — вздохнул он.

— Пустяки, — прервал покупатель, — никто же и не увидит. Сделайте одолжение, а то ведь трудно решиться, не видя.

Оловенников снова вздохнул, еще раз перекрестился и с помощью приказчика облачился. Покупатели встретили его переодевание радостными возгласами:

— Восхитительно!

— Какая красота!

— Жаль, митры нет. Может быть, вы будете добры надеть уже и митру. Только тоже лучшего качества, с хорошими камнями.

— Игнатий! Подай бриллиантовую митру! — сказал Оловенников и, получив ее из рук приказчика, возложил на голову.

Послышались новые возгласы восхищения.

— Сколько будет стоить эта прелесть? — спросили покупатели.

— С митрой пятнадцать тысяч! — ответил Оловенников, сам любуясь в зеркало красотой облачения.

— Только-то? Берем! Володя, доставай деньги! — сказал старший и добавил: — Мы еще одно забыли. Орлецы под ножки владыке. Можно взглянуть?

— Игнатий! Слазай вниз, за митрополичьими орлецами! — приказал окончательно обрадованный выгодной сделкой Оловенников.

Приказчик открыл люк, ведущий в подвал магазина, и стал спускаться вниз.

Младший покупатель достал бумажник и вынимал из него деньги. Оловенников подошел к нему. Вдруг люк сзади с грохотом захлопнулся. Оловенников обернулся взглянуть, но тяжелый удар кулаком по голове сверху насунул ему на лицо до подбородка митру. Он отпрыгнул в сторону и попытался сорвать митру, но сделать это было невозможно. Круговая пружина подалась, пропустив его голову, и теперь митру можно было снять, только разрезав. Оловенников затрясся, рванулся в сторону и, запутавшись в облачении, шлепнулся на пол. Как сквозь сон он слыхал распоряжавшийся голос:

— Выбирай все из шкафа! Серебра не брать! Бери только золото и камни! Деньги тоже забирай! Выковыривай брильянты из риз! Живо, не копаться!

Несколько минут продолжалась легкая возня и шуршание, затем хлопнула дверь и все стихло. Оловенников, вне себя от ужаса, кружась на четвереньках вслепую, нащупал, наконец, дверь и выскочил на улицу, нечленораздельно мыча. Митра мешала ему говорить.

Два прохожих с изумлением увидали кружащегося на месте архиерея в полном облачении и, остановившись, сняли шапки. Какая-то старуха подскочила бочком, сложив руки, и елейно пропела: «Благослови, владыко!» Беспомощно махавший руками Оловенников случайно треснул ее кулаком по темени. Старуха с визгом села в снег. Начинал сбегаться народ, подошел околоточный. Он замер в удивлении, когда почувствовал чье-то прикосновение к локтю. Изящный господин в цилиндре сказал ему:

— Я прокурор судебной палаты. Увезите скорей его преосвященство домой. Он пьян. Соблазн для верующих. Везите его скорей и не слушайте ничего. Вот вам пять рублей на извозчика.

Околоточный бросился к извозчику и подкатил к тротуару, где несколько человек, вытаращив глаза, смотрели на архиерейские чудачества.

— Разойдись, не толпись! — крикнул он и, подхватив владыку под руку, потащил его к экипажу. Владыка отмахивался и мычал.

— Ничего, ничего, ваше преосвященство. Со всяким бывает! Его же и монахи приемлют, — говорил околоточный, неумолимо влача архиерея. Он силой втащил его в экипаж, и лошади понеслись, оставив верующих в соблазне.

Через десять минут околоточный звонил у подъезда архиерейского дома. Ему открыл служка.

— Примите его преосвященство, — страшным шепотом сказал полицейский, — скорей! Они выпили и не в себе.

Служка отступил и перекрестился.

— Господь да поразит вас своим гневом, — сказал он дрожащим голосом, — такой поклеп на служителя алтаря. Его преосвященство дома, кушают чай.

— Да что ты врешь? Он у меня в экипаже, — погляди!

Инок сбежал к экипажу, взглянул, отшатнулся и убежал в дом. Спустя минуту в дверях показалась сухонькая фигурка архиерея.

— Басурман… безбожник… Я тебя анафемой прокляну! — визгливо крикнул он на струсившего околоточного, — како осмелился твой мерзкий язык выговорить?

Он старческими шагами сбежал с крыльца и тоже остановился в остолбенении у экипажа.

— Берите треклятого ересиарха, скомороха! Ведите в дом! — крикнул он наконец.

Когда вызванный слесарь разрезал обод митры и освободил полузадохшегося Оловенникова, околоточный с городовыми бросились в магазин и выпустили из подвала приказчика. В магазине было унесено все золото, деньги и драгоценные камни, крупную партию которых только на днях получил Оловенников. На прилавке лежали рядком освобожденные от золотых риз иконы, а на одной из них белелась визитная карточка: «Иван Васильевич Твердовский».

А на обороте: «Божие богови, а кесарево кесарю».

Твердовский ходил быстрыми шагами из угла в угол своей хибарки. Три шага туда, три обратно. Он кусал губы и хмурился. Иванишин стоял у стены, искоса наблюдая за атаманом с опечаленным видом.

Наконец Твердовский остановился и толкнул ногой мешавший табурет так, что тот полетел в угол хижины.

— Не сами они это придумали. Говорю тебе, не сами! Первое — мозгов бы у них на это не хватило, а второе — они люди честные. Не первую неделю работаем, и никогда ничего подобного не было.