Борис Тартаковский - Смерть и жизнь рядом

В кафе было пусто, даже кельнер в черном фраке куда-то исчез. За стойкой буфета, в другом конце зала, дремал белоголовый старик.

Власта призналась, что чувствует усталость. В то же время она постоянно возбуждена. События дня преследуют ее и во сне. Может быть, это вызвано реакцией после напряжения последних двух недель. Игра с огнем — занятие довольно острое, сказала Власта, однако не безнаказанное даже для человека с крепчайшими нервами. Пусть Такач не думает, что она жалуется. Боже упаси! Просто появилась потребность с кем-нибудь просто так, о чем только захочется, поговорить, не контролируя себя на каждом слове. Она даже не представляла себе, какое это счастье так вот говорить с человеком, как она сейчас говорит с ним, Такачом.

А Штефан слушал и любовался девушкой. Она была очень хороша и вовсе не казалась такой утомленной, как говорила. Ему было приятно, что Власта видит в нем друга, человека, которому можно открыть сердце.

Штефан подозвал кельнера и расплатился, дав на чай. Кельнер низко поклонился.

— Дякуем. — И он с таинственным: видом сообщил, что завтра опять будут заварные пирожные — именно такие, какие понравились прекрасной пани.

— Даже кельнер и тот влюбился в вас с первого взгляда, — засмеялся Такач, когда они вышли.

На улице было немного народу: обыватели отсиживались по домам, боясь попасть в цепкие лапы вербовщиков домобраны — тисовского ополчения. О ее роли в деле спасения родины от «красной чумы» трубили все газеты. И фарар из архиепископского дворца, где находилась резиденция Тисо, благословлял своей президентской старческой дланью словаков, вступающих в ряды домобраны. Но молодые люди не очень-то охотно шли на зов президента. Власта видела, как юноши, взятые в домобрану, прыгали на ходу из поезда по пути из Бошан в Братиславу.

Они прошли под сводами древних Михалских ворот, и Штефан привычно кинул взгляд на башенные часы, как это делал сотни раз в студенческие годы, когда торопился на лекцию или на свидание с Евой. Не раз он целовался с ней под мрачными сводами этой башни, не раз следил за движением стрелок на часах, дожидаясь Еву. А в последний раз, в осенний день 1942 года, так и не дождался — из лагерей смерти не возвращаются…

Потом Штефан с Властой оказались на тихой, чистенькой Францисканской площади со старинными фонарями, лавчонками и закусочными. Власте вдруг захотелось пить. Они вошли в лавчонку, у входа которой стояли две кадки с цветами. Хозяйка, очень милая старушка с белым кружевным чепцом, сказала, что прекрасная пани оказала честь, выпив у нее стакан лимонаду.

— При нынешних порядках, — старушка тяжело вздохнула, — все трудней становится готовить хороший лимонад, который славится еще со времен…

— Очень хороший лимонад, — согласилась Власта. — Мы вам очень благодарны.

В глазах девушки светился восторг от лимонада, от старушки в кружевном чепце, от всей этой прогулки по Братиславе рядом со Штефаном. Он хотел проводить ее до дома — она жила почти в центре. Ян Колена считал, что Власте следует жить в аристократическом квартале, это соответствовало роли, которую она играла и должна была еще сыграть. Но Власта не захотела, чтобы Штефан ее провожал.

— Нужно, — сказала она, — быть осторожным в городе, наводненном соглядатаями гестапо.

— Мне давно не было так хорошо, — заметил Штефан.

Она поняла, что скрыто за этими словами, и Штефан увидел, как порозовело ее лицо. Власта казалась в эту минуту школьницей, прибежавшей на первое в своей жизни любовное свидание. Казалось, от нее исходит аромат любимых им цветов, хотя был январь и с неба падал снежок.

Они улыбнулись друг другу, и Штефан сказал:

— Значит, завтра в три на том же месте.

— Нет, место нужно сменить, — ответила Власта. С отвагой у нее соседствовала осторожность.

— Где же? — спросил Штефан.

— Давайте, — предложила Власта, — на Францисканской, у той же старухи.

Он кивнул:

— Ладно, — и еще немного постоял, глядя ей вслед.

Она шла удивительно легко, мелкими шажками и ни разу не оглянулась. Потом Власта повернула за угол, и Штефан вынул сигарету, закурил. Он шел, тянул сигарету и не замечал, что снег все усиливается. Незаметно для себя Штефан вышел к Дунаю.

Слева был виден порт — портальные краны с поднятыми стрелами и какой-то маленький допотопный пароходик с густо дымящей трубой. Штефан вспомнил, что Колена готовит диверсию на одном из этих пароходов, стоящих в гавани, но на каком, он не знал.

Милый Ян не хотел втягивать его в это опасное дело. А Штефан сейчас чувствовал потребность в деятельности, в напряженной и опасной работе. Ему становилось противно при одной мысли о богомолке с тонкими бледными губами.

Ян Колена действительно готовит диверсию в порту, но не ту, о которой думает Такач, и не одну. Знают же о них только непосредственные исполнители. Так обеспечиваются конспирация и безопасность всей организации в случае провала одной из групп.

Продолжая работать агентом по продаже швейных машин, Колена не вызывает никаких подозрений. Тисовским охранникам долгое время и в голову не приходит, что этот немолодой уже человек с седыми висками и близорукими глазами, скрытыми за толстыми стеклами очков в золотой оправе, этот представительный и, видимо, состоятельный господин — красный, коммунист, в руках которого сходятся нити многих «удерок» — ударных подпольных групп Сопротивления, ведущих тайную и разрушительную войну против тисовского режима и самого фюрера «великой Германии».

И вот сегодня, как это было вчера и много дней до этого, ровно в восемь утра звучит колокольчик у входной двери кафе пани Гуличковой и порог переступает пан Колена.

С полминуты он топчется на коврике у дверей, вешает пальто и шляпу на олений рог, ставит в угол палку, садится на излюбленное место у окна и разворачивает приготовленную для него газету.

— Что-то сегодня делается на нашем шарике? — задает он свой обычный, заменяющий приветствие вопрос.

И сразу из кухни появляется сама хозяйка — толстая и добродушная пани Гуличкова.

— С добрым утром, пан Колена! Как вам нравится эта погодка?

Пану Колене нравится погода. Ему вообще все по душе. Такой уж это человек. Он всегда в прекраснейшем настроении, пан Колена… только бы раскупались его швейные машины. А пани. Гуличковой не нравится погода. Не зима, а какая-то слякоть. И многое другое не нравится пани Гуличковой. Она ставит на мраморный столик тарелки с поджаренным хлебом и тонко нарезанным сыром, кофейник, кладет салфетку и переходит к текущим событиям.

— Жизнь становится все больше похожей на представление иллюзиониста в цирке. Сегодня не знаешь, что будет завтра, утром не знаешь, что ждет тебя вечером, — говорит пани Гуличкова и достает щипцами из хрустальной вазочки сахар.