Борис Тартаковский - Смерть и жизнь рядом

— А где это написано, что жена пана доктора может быть патриоткой, а жена портного может и не любить свою родину?

Рассказывая об этом Колене, когда тот спросил его о жене, Холмовский признался, что после этого разговора он как будто вновь открыл «эту замечательную женщину, которую, поверите ли, я люблю больше своей жизни…».

Вскоре приходит Лео Коллер. Движения его быстры и несколько угловаты. Коллеру тридцать семь лет, но выглядит он значительно старше. Возможно, потому, что сутул и в светлых волосах заметно проглядывает седина. Но глаза у него совсем молодые, взгляд ясен и проницателен.

На Коллере его обычная зеленая форма подпоручика пограничной стражи. В управлении, где он работает, Коллер создал группу Сопротивления. В нее вошли офицеры, решпициенты — сержанты пограничной стражи, служащие в министерстве и непосредственно в порту.

После крепкого рукопожатия Ян Колена и Лео Коллер сразу же переходят к делу, как только затихают за дверью шаги хозяина.

— Я говорил с Йозефом по поводу интересующего вас крана. Что ж, это возможно, — говорит Коллер.

Обоим хорошо известен Йозеф Милко — руководитель группы Сопротивления в порту, и называть его фамилию нет необходимости. Колена к тому же знает, что Йозеф коммунист и слов на ветер не бросает. Будучи заведующим портового склада, Йозеф Милко постоянно в курсе всех портовых дел и сумел привлечь не только грузчиков, с которыми ему больше всего приходится общаться, но и рабочих водокачки, типографии и служащих почты. Две «удерки» созданы из числа речников, работающих на грузовых судах, и ремонтных рабочих.

— Если Милко что-нибудь обещал, то сделает обязательно, — одобряет Колена. — И на какое же время можно вывести кран из строя?

— Думаю, недели на две.

— А дальше?

— Ну, пока сменят шестеренки в первом кране, говорит Йозеф, можно вывести из строя пятый. Немцы встревожились, но думают, что все дело в масле.

— Вот как!

— Да, так. Масло, считают, дрянное, вот и плавятся подшипники, летят шестеренки и все летит к чертовой матери. Эту версию горячо поддерживают все специалисты словаки, даже и те, кто не входит в группу патриотов. Да и чиновников эта версия устраивает: лучше ругать масло, чем признаться в своей слабости против патриотов…

Кто-то робко стучит в двери, и входит пани Холмовская.

— Не угодно ли чашечку кофе?

— Очень благодарны, пани Холмовская.

Поставив кофейник и две свежие чашки, пани Холмовская уходит.

— Лео, а вам не приходила мысль, что этим маслом ведь можно воспользоваться и на судах… — оживляется Ян Колена.

— Еще бы!

— Ну и что же?

— Я говорил с Йозефом, и он обещал попробовать…

— Это было бы превосходно. Словом, задача остается прежней, но теперь она имеет первостепенное значение: чем дольше мы будем задерживать военные грузы, тем лучше, сами понимаете. Сейчас многое решают время, часы…

Попивая кофе, они на минуту задумываются. И каждый по-своему представляет себе немецкую военную технику — танки, скрытые в буковых и ясеневых рощах Словакии, камуфлированные самолеты, ожидающие горючего на оперативных аэродромах, и полки, дивизии, настойчиво требующие патронов, снарядов, военного снаряжения. Колена вспоминает шифровку Зорича: «Во что бы то ни стало задерживайте отправку на фронт боеприпасов и горючего…» Об этом он говорил и тогда, когда они прощались. Колена неплохо разбирается в технике. Хотя он имеет университетское образование, но любовь к технике у него осталась с юных лет, и теперь это может пригодиться.

— Я много думал о вашем предложении и пришел к выводу, что оно представляет интерес, — говорит Колена. — Но я еще не получил ответа от Зорича. Думаю, однако, что принципиальных возражений не будет, и поэтому не следует ли уже сейчас начать подбор людей?

Речь шла о подготовке диверсии на мосту важнейшей железнодорожной магистрали немцев. Колена сообщил майору Зоричу о намерении группы Коллера, но связной еще не возвратился. Однако Колена, как, впрочем, и Лео, был уверен, что дело задумано хорошее.

— Рад сообщить вам, что подготовка начата, отобраны исполнители и они выясняют конкретные условия для осуществления нашего проекта…

Оба опять берутся за кофе, потом взглядывают друг на друга, и глаза этих людей, ежедневно и ежечасно подвергающихся смертельной опасности, выражают теплое участие и дружбу. С делами покончено, все выяснено, и сейчас тянет просто, по-человечески, поговорить о том, ради чего они рискуют жизнью и во имя чего готовы в любую минуту отдать ее.

— Иногда, в ночные часы, когда почему-то не спится и в голове бродят легкие и утешительные мысли, я хочу представить себе будущее, — начинает Коллер. — Ведь так редко выпадает возможность поговорить о том, ради чего, собственно, живешь и работаешь. Вы не испытывали этого, Ян?

— Вы прямо заглянули ко мне в душу, Лео.

— Я смотрю на молодых и думаю: боже, они даже не представляют себе, в какое время они будут жить. Вы имеете детей, Ян?

— Нет, Лео, я ведь холост.

— А я имею. Моя семья, знаете ли, живет в Зволене. И вот, иногда я думаю, что, может быть, нам с вами и не увидеть рассвета… Зато его увидит Чехословакия…

Они допивают кофе и несколько минут молчат, будто смущенные этим неожиданным признанием. А может быть, полузакрыв глаза, они мысленно переносятся в ту Чехословакию, ради которой готовы на любые жертвы. Колена осторожно ставит пустую чашку на место и поднимается.

— Засиделись мы с вами, Лео, а у меня сегодня дел — только поспевай…

Он смущенно улыбается.

— Я понимаю, что и у вас, дорогой Лео, времени не много. Ясное дело, — и протягивает руку.

Коллер тоже поднимается.

— Итак, до встречи в погребке дядюшки Юрая. Думаю, что к этому времени мои ребята подготовят карту и прояснится с проектом моста.

— Счастливо оставаться, Лео!

— Да, я хочу еще поговорить с Холмовский по поводу костюма.

Сердечно попрощавшись с хозяевами, Ян Колена не забывает сказать пани Холмовской, что ее кофе действительно совершенно необыкновенный.

— Сочетание тонкого аромата с крепостью турецкого кофе делает его особенно приятным…

Пани Холмовская, довольная и сияющая, провожает гостя до самых дверей. А минут тридцать спустя из портняжной мастерской выходит сухощавый и сутулящийся господин в форме чиновника управления пограничной стражи. Он медленно идет по Вайсшнеевской, и его лицо, несколько минут назад оживленное и смеющееся, сейчас выражает полное ко всему равнодушие. Чиновник сворачивает в направлении порта, и если кто-нибудь из прохожих даже обратит внимание на него, то, наверное, подумает: видно, скучные дела ждут пана подпоручика, если у него такое кислое выражение лица. И никому, ясное дело, и в голову не придет вздорная мысль, что этот внешне неприметный чиновник идет выполнять поручение коммуниста, партизанского разведчика и думает вовсе не о делах пограничной службы, а о том, удастся ли сегодня решпициенту Берчику установить возможность проведения диверсии на мосту…