Борис Тартаковский - Смерть и жизнь рядом

Зорич вызвал командиров для совета. Всё были за то, чтобы принять пополнение. Тогда разговор опять зашел о создавшемся положении. Бахнер был уверен, что немцы не оставят партизан в покое, постараются выкурить их из этих мест, и предлагал единственно правильный, на его взгляд, путь — через горный хребет. Перед ними поднималась высокая гора с крутыми склонами, и они казались непреодолимыми из-за глубокого снега, выпавшего в последние дни.

— И все же лучше всего отходить через хребет, судруг майор, — говорил Бахнер. — Переход очень трудный, согласен, но это верный путь…

Об этом в последние бессонные ночи думал и Зорич. Да, переход связан с большими трудностями, может быть, и с потерями. Но отряд будет спасен, немцам просто не придет в голову такой суворовский вариант, и Александр Пантелеймонович вспомнил альпийский переход своего любимого героя.

— Значит, решено, — твердо сказал Зорич и тут же отдал приказ готовиться к выступлению, а для облегчения перехода решительно избавиться от всего лишнего.

Вануш Сукасьян только тяжело вздохнул, мысленно оплакивая все те дорогие интендантскому сердцу приобретения, которые придется оставить у потухших костров.

Ночью Зорич поднял отряд по тревоге и как будто остался доволен готовностью партизан. Командиры сделали разбор тревоги по взводам, и началась энергичная подготовка к предстоящему походу. Но о направлении его знали только командиры. Были усилены дозоры и запрещены отлучки партизан в дедину. А к вечеру следующего дня Зоричу доложили, что рядом расположится один из отрядов его побратима Гагары.

Отряды были разделены только сенниками лесорубов, часть которых была закуплена у крестьян Сукасьяном. Здесь хранило корм для лошадей отделение разведчиков Данилы Грунтового. В то же время сенники служили ночлегом и местом отдыха для хозяйственной команды и конных разведчиков. Запахи скошенного сена вызывали волнующие воспоминания о раздолье родных лугов, о рощах, звенящих птичьими голосами, о бодрствовании в ночном. А от непогоды защищала крыша, поднятая на четырех столбах.

Зорич поспешил к Гагаре. После обмена впечатлениями о прошедших днях, о боевых партизанских делах, о потерях, оставивших неизгладимый след в памяти и в сердце, велители заговорили о нынешнем положении. Как подтвердил Гагара, оно было далеко не блестящим.

— Да, сообщение Бахнера о разгроме партизанского соединения и нескольких самостоятельных отрядов абсолютно точное, — со вздохом сказал Гагара. — Одно ясно, — отметил он, — на нашем участке силы противника превосходят партизанские в несколько раз — и, дружелюбно заглянув в глаза Зоричу, убежденно заключил: — Но зато на фронте дела их весьма плачевны. Недавно у меня был связной Асмолова и похвалился, что ждут большого наступления, а силы немцев, как вам известно, на исходе.

— Что ж, — ответил Зорич, смеясь, — «поможем» немцам хотя бы тем, что оттянем на себя еще парочку их боевых полков.

— Вы правы, — засмеялся и Гагара и достал карту, чтобы на ней определить возможности совместной обороны в случае вражеского нападения.

— Мы решили перевалить через хребет, — сообщил Зорич.

— Не легкое дело! — покачал головой Гагара. — Ну что ж, в таком случае мы свернем вот сюда, на запад — мне тут известны все тропинки. Вот пусть и решают, как им угнаться за двумя зайцами и не поймать ни одного, — Гагара добродушно улыбался.

— А если они сунутся ночью?

— Ночью они не любят воевать, вы же знаете…

— Да, ночью немец не сунется, — согласился Зорич.

— А если и сунется — чего не бывает на войне! — все равно разумней уйти.

— А для маскировки оставить десяток боевых хлопцев, — неожиданно пришла мысль, и у Зорича загорелись глаза. — В темноте один партизан за десятерых сойдет…

— Особенно если пропустить их и ударить вторым заслоном с тыла. Допустим, силами моих хлопцев… А, судруг майор? — Гагара от удовольствия даже головой покрутил.

Наметив боевые рубежи каждого отряда, линии дозоров и позиции, которые займут в случае надобности боевые заслоны, велители пожелали друг Другу спокойной ночи, договорившись еще раз встретиться на следующий день.

Вечер был не особенно морозный и не очень светлый, хотя все небо, удивительно чистое, было усыпано звездами. Ночь всегда была доброй союзницей партизан. Немцы избегали ночных вылазок, боялись темноты и облавы проводили обычно на рассвете. И с наступлением вечера партизаны вели себя куда более свободно и весело, чем днем. А с приходом Гагары, когда силы почти удвоились, все почувствовали себя еще более уверенно.

У партизанских костров уже покончили с кашей Сукасьяна, как в шутку называли ужин из приевшегося пшена, и приступили к чаю, когда Ниночка Чопорова и Нестор Степовой начали прием с Большой земли.

В землянке радистов было, как всегда по вечерам, довольно много народу. Сюда прибегал от своих больных, чтобы узнать последние новости, доктор Сухаренко, за тем же приходили взводные пропагандисты, которые интересовались сводками Совинформбюро для утренней беседы с бойцами. Здесь можно было увидеть и воздыхателей Ниночки и Тани Кашириной. Иные же забегали просто на огонек, чтобы погреться. У радистов всегда было тепло, пахло домашним уютом, по которому истосковались партизанские сердца. И никто не обижался на строгое предупреждение Тани Кашириной: «Ноги хорошо вытер?» Никого не смущал ворчливый вопрос Нестора: «Что, язык пришел почесать?» Гости знали — хозяева отходчивы и, может быть, на прощание даже кружечкой чаю угостят. Эта знакомая синяя эмалированная кружка ходила по рукам, как трубка мира у индейцев.

Но в этот вечер Нестор и Таня Каширина были, на удивление, приветливы, и не было слышно язвительных вопросов.

Как это ни странно, но сегодня Нестор и Таня не только не были огорчены обычным наплывом гостей, но даже как будто радовались их приходу. Оказалось, товарищи нисколько не мешали им оставаться наедине друг с другом. Они смеялись вместе с Сухаренко над шуткой, припасенной доктором для вечерней встречи с друзьями, и становились серьезными, когда говорил судруг Пражма. Они горячо обсуждали новости, принесенные командиром конной разведки Данилой Грунтовым, и все же оставались наедине друг с другом.

В землянке становилось жарко, и Нестор, садясь к приемнику, хотел снять гимнастерку и остаться в тельняшке, как это делал не раз, но вдруг раздумал и взглянул на Таню. Она в это время, казалось, была увлечена разговором с Ниночкой, но заметила взгляд Нестора и улыбнулась ему.

— Тише, товарищи, начинается прием! — сказал Нестор.

Гости стали расходиться, так как знали, что во время расшифровки, которая последует за приемом, никому не разрешается присутствовать, кроме людей, непосредственно причастных к делу, командира и начштаба отряда.