Захар Сорокин - Крылатые гвардейцы

Я крепко запомнил эти напутственные слова и не раз мысленно благодарил его. Особенно пригодился его совет во время воздушных боев.

Помню одно из первых сражений над морем. Жаркое было сражение! «Юнкерсы» и «мессершмитты» рвались к Мурманскому порту, а наши истребители, перехватив противника, открыли пулеметный огонь с близких дистанций.

Атаки следовали одна за другой. Уже третий «мессершмитт», сделав переворот через крыло, рухнул вниз. То же случилось и с «юнкерсом».

Фашистские летчики, убедившись, что к Мурманску им не прорваться, начали прятаться за облаками. Тогда по приказу ведущего мы быстро набрали высоту и помчались наперерез врагу. Вскоре еще две фашистские машины нашли свою могилу в глубинах Баренцева моря. В этом бою я тоже сбил «юнкерса», но на свой аэродром еле-еле добрался: у моего истребителя был поврежден руль поворота.

Степан Ильченко встретил меня на аэродроме и невесело покачал головой. Боевой день только начался, а моя машина уже вышла из строя.

— Давай вдвоем займемся заменой руля, — предложил я Степану, — тогда у нас дело скорее пойдет! Верно?

Ильченко засмеялся:

— Не терпится еще фашиста сбить? Ну что ж, попробуем, приналяжем…

Не прошло и часа, а мой истребитель был уже в боевой готовности.

Вскоре с командного пункта взвилась красная ракета — сигнал «Воздух». В этот день я сбил еще один самолет. Степан горячо радовался этой удаче.

Через несколько дней, во время взлета по боевой тревоге, впереди моего истребителя разорвалась бомба, сброшенная с вражеского самолета Ю-88. Взрывной волной мою машину бросило в сторону, правая плоскость и стабилизатор оказались поврежденными.

И на этот раз мы с Ильченко работали вместе: отремонтировали плоскость, заменили стабилизатор.

Нашу дружбу крепила общая работа. Засучив рукава комбинезонов, мы снимали капот, проверяли исправность машины, чистили детали пулеметов и пушек, заменяли изношенные части новыми. А после войны вместе учились — новая техника требует больших серьезных знаний.

В окно заглянул бледный рассвет, а я еще не мог заснуть: все вспоминал… Сильно взволновал меня незаконченный разговор с Анатолием. Я не сомневался в своей правоте. Но как ее доказать? Эх, Анатолий, Анатолий!

«Сегодня поговорю по душам с Калитниковым, расскажу ему все, что передумал за сегодняшнюю ночь, а выводы пусть делает сам», — это решение помогло мне успокоиться…

Поздней осенью в Заполярье солнце почти не поднимается над горизонтом. Город тонет в серых прозрачных сумерках.

Война! В притихшем порту еле видны контуры кораблей, спешащих уйти в открытое море. Из глубины помрачневшего неба доносится далекий шум, а временами и оглушающий рев патрулирующих над портом самолетов.

Ближе к ночи сумерки сгущаются, и чернота заливает улицы и переулки. Дома стоят мрачные, слепые, и очень редкие в эти часы прохожие невольно задумываются: что же там, внутри, за старательно замаскированными окнами? Может быть, холод, темнота, пустота…

На одной из центральных улиц около большого затемненного здания клуба оживление. То и дело хлопает наружная дверь подъезда, изредка ручные электрические фонарики на короткий миг освещают каменные ступени.

Веселые праздничные огни старательно прячутся в залах и фойе: все окна клуба тщательно замаскированы. Трудно даже представить себе, что до войны этот клуб стоял залитый ослепительно-ярким светом и был виден с палуб кораблей, стоявших на рейде. А сейчас… мрачный, сливающийся с темнотой дом, как и все другие. Впрочем, не совсем такой. Из него несутся звуки музыки. Молодость есть молодость: и в дни смертельных схваток с врагом сердца тянутся к песне, к музыке, к счастью.

Летчик Федор Латышев торопливо шагал по неосвещенной улице к клубу. На душе у него было смутно, невесело. Вечер, который он ожидал с таким нетерпением, вдруг превратился для него в какое-то испытание. Если бы можно было сегодня не идти в клуб! Но еще неделю назад он обещал Лене быть на этом вечере вместе со своим штурманом Виктором Петровым.

С Леной Федор встретился впервые на прошлой неделе. Они одновременно пришли в книжный магазин за одной и той же книгой и, конечно, по этому случаю разговорились. У них оказалось очень много общих интересов, расставаться не хотелось, и они долго бродили по улицам.

Широкоплечий, высокий Федор, прощаясь, бережно пожал узкую руку Лены. Договорились встретиться на вечере в клубе.

Всю неделю Федор думал о Лене, иногда даже во время боевых полетов вспоминал ее оживленное лицо, большие глаза с затаенной грустинкой и прядь волос, выбившуюся из-под толстого шерстяного платка, связанного, наверное, заботливыми руками мамы…

Федор рассказал Виктору о новой знакомой в тот же вечер: у него не было секретов от друга. Оба — сибиряки, они впервые встретились здесь, в северном приморском городе, точнее, в двадцати километрах от него, в землянке, прилепившейся к скале, и с тех пор крепко подружились.

Перед самым отъездом Федор получил письмо из дому. Он обрадовался, увидев на конверте неровный почерк матери, и поспешил распечатать письмо.

Анна Прокофьевна писала сыну в сдержанных тонах, но безысходное отчаяние сквозило в каждой строчке, в каждом слове. Она осталась с пятилетней внучкой: дочь ее тоже была на фронте. До сих пор она жила в небольшом, покосившемся трехкомнатном доме, где родилась, выросла, где вырастила своих детей. И вот неожиданно ее переселили в маленькую сырую комнату, а у внучки слабые легкие…

Федор представил себе мать: высокая, очень худая, усталая. Глаза у нее чаще всего печальные и задумчивые. Она всегда сдержанная, жаловаться не любит. Значит, сил не хватило молчать, значит, очень трудно ей сейчас…

А чем поможешь?

Не хотелось никуда идти. Даже мысль о встрече с Леной вызывала раздражение.

Виктор, ничего не подозревавший, встретил товарища весело и шумно. Федор молча пошел рядом с ним. Лена с подругой ожидала их в фойе, веселая, нарядная. Федор, натянуто улыбаясь, поздоровался с девушками, познакомил их с другом. Белокурая хорошенькая Ася понравилась Виктору меньше Лены, но, помня о товарище, он пригласил ее танцевать. Лена осталась с Федором. Но она не узнавала его: он был молчалив, рассеян, танцевал явно неохотно. Девушка обиделась на него, но он этого не заметил.

Виктор недоумевал, что с Федором? Отвернулся от них, дуется, неужели ревнует к нему Лену? Смешно и глупо. Он один пошел провожать девушек, а Федор, сухо простившись с ними, поспешно направился в часть.

Всю ночь он не спал.

…Рано утром летчиков подняли по тревоге. К Мурманску приближался караван союзников, надо было прикрыть его с воздуха.