Борис Витман - Синдром удава

Поезд Эссен—Вена подошел к платформе точно по расписанию. Немцы по-прежнему были пунктуальны при любых условиях и в любых обстоятельствах. Когда до отправления оставалась минута, еще раз внимательно осмотревшись, я быстро вошел в вагон. В купе двое пассажиров — пожилые супруги. Прошло несколько минут. Они показались бесконечно долгими, а поезд почему-то не отправляли. Задержка заставила насторожиться. От мысли, что дверь купе вот-вот откроется, и явятся гестаповцы, мне стало не по себе. И дверь действительно открылась... В купе вошла миловидная девушка и села на свободное место напротив меня. Наконец поезд тронулся. Я вздохнул с облегчением.

Набирая скорость, экспресс миновал разрушенные городские кварталы, но еще долго не мог выбраться из предместья. Но вот унылый серый пейзаж за окном сменился зеленеющими полями, залитыми утренним солнцем. В купе стало светлее, и на душе тоже. Немолодые супруги тихо переговаривались, не проявляя интереса к попутчикам, девушка нет-нет да поглядывала на меня. Наверное, ей было скучно и она была не прочь скоротать время в беседе. Мне же сейчас больше всего хотелось побыть наедине со своими мыслями, я прикрыл глаза... и вскоре задремал...

Год на фронте, почти в непрерывных боях, выработал привычку крепко спать, не реагируя на канонаду, громкий разговор и шум, но мгновенно просыпаться от звука крадущихся шагов или шепота. Не раз это спасало жизнь.

Забегая вперед расскажу, как однажды — это было уже в 1944 году — я оказался в польском городе Кракове. Сюда, в Краковское воеводство, в местечко Близна, гитлеровцы перебазировали испытательный полигон нового секретного оружия — реактивных снарядов «фау-2», после того как был уничтожен с воздуха полигон в Пенемюнде. По имеющимся данным, эти снаряды Гитлер собирался применить и против нас.

Я имел задание связаться с краковским подпольем и с его помощью собрать сведения об этом сверхсекретном объекте.

Поезд в Краков прибыл утром, а на конспиративную квартиру следовало явиться только вечером. Решил осмотреть город. Случайно разговорился с местной жительницей. Она немного знала немецкий язык, а я столько же польский. Женщина согласилась показать достопримечательности Кракова. День прошел незаметно.

Расставаясь, она объяснила, как добраться в нужный мне окраинный район города, но предупредила, что появление там, особенно вечером, небезопасно. Мне долго пришлось пробираться по узким пустынным улицам, отыскивая нужный адрес. Обращаться с расспросами к редким прохожим не хотелось, да и они, завидя меня, куда-то исчезали. Только к полуночи нашел нужный мне дом. Довольно долго на стук никто не реагировал, а когда мужской голос отозвался, и я назвал пароль по-немецки, дверь долго не открывали и слышно было, как внутри шепчутся. Впустил меня мужчина и тут же закрыл за мной дверь. Я повторил пароль по-польски: «У вас сдается комната для приезжего?» Но ответного пароля: «Сдается, но только на одну ночь», не последовало... Либо не точен был адрес, либо я оказался в ловушке. Мужчина подозрительно меня разглядывал, а затем по требовал паспорт. Его он сунул в карман, а меня молча провел в крохотную каморку с кроватью и исчез, ни слова не говоря. Расстроенный вконец, я прилег на кровать, ломая голову, как выйти из столь затруднительного положения. Ничего не придумал и заснул.

Проснулся от приглушенного шепота за дверью. Было еще темно. Разговаривали двое мужчин. Один говорил по-польски, другой на смеси польского с украинским. Мне сразу все стало ясно: они явились, чтобы прикончить меня и шушукались, как сделать это бесшумно и желательно без крови... Тоже мне «конспираторы», не могли раньше договориться!.. Дверь начала медленно открываться, и, как только в проеме возникли два силуэта, я сказал чисто по-русски:

— Доброе утро, панове! Вы хотели мне что-то сообщить?.. Этого они никак не ожидали. По разговору вечером и по документу они были уверены, что я немец. К тому же приняли меня за гестаповского провокатора, назвавшего старый, не действующий пароль (Вену, как потом выяснилось, не успели предупредить об изменении пароля). Теперь я знал, что не ошибся адресом и мог раскрыть цель своего приезда.

Но все это случилось позже, а сейчас в поезде, по пути в Вену, я проснулся от легкого прикосновения пальцев, поглаживающих мои волосы. Не сразу сообразил, что сижу едва не уткнувшись в колени девушки. В купе мы были одни. Семейная пара, очевидно, вышла раньше. Я поднял голову и извинился за непреднамеренную вольность, объяснив ее усталостью.

— Mir scheint, Sie haben eine Stiirmische Nacht verbracht und ich vollte Sie nicht storen [10] Мне подумалось, вы провели бурную ночь, и я не хотела вас беспокоить (нем.). , — сказала девушка и сложила ладошки, шутливо изображая монашеское смирение. Это развеселило нас обоих и всю оставшуюся дорогу мы проболтали. Я узнал, что Гертруда ехала домой в Пёльтен, небольшой австрийский город западнее Вены. Путь поезда пролегал вдоль берега Рейна. Затем, словно устав повторять извилины реки, экспресс повернул на юго-восток в Баварию. Он то нырял в тоннели, то преодолевал ущелья на головокружительной высоте по ажурным, не похожим один на другой, почти сказочным виадукам.

Говорят, путешествие по железной дороге отвлекает и успокаивает. Это действительно так. Несколько часов пути позволили освободиться от постоянного ощущения скрытой опасности. Оно не покидало меня с того дня, когда я оказался в тылу врага. На фронте противник перед тобой. Здесь, на чужой земле, кто враг, кто друг сразу не распознаешь и неизвестно, откуда и от кого ждать удара. Даже ночь не приносила покоя. Снились преследования, погони, перестрелки. Иногда, отбиваясь во сне, наносил кому-то удары, и просыпался от боли в ушибленных пальцах. Еще долго после войны повторялись эти сны.

С Гертрудой мы расстались ночью, когда поезд сделал последнюю остановку перед Веной, в Пёльтене. Девушка оставила свой адрес и пригласила навестить ее, как только представится такая возможность. В дальнейшем пришлось воспользоваться этим любезным приглашением, и она оказала немалую помощь австрийскому движению Сопротивления.

Экспресс приближался к конечной точке пути, к столице Австрии Вене. Теперь в купе я был один, мысли вновь и вновь возвращались к войне.

Еще за год до ее начала между двумя моими товарищами-однополчанами и мной произошел разговор, запомнившийся на всю жизнь. Несмотря на только что заключенный с Германией договор, мы, все трое, сошлись на том, что в ближайшем будущем нам с Гитлером все равно воевать придется (да это в армии и не очень-то скрывалось). Размышляя вслух, каждый из нас попытался предопределить свою судьбу в предстоящей войне. Миша Дадонов сказал, что, вероятно, погибнет, Анатолий Харчев — что вернется невредимым, а я — что буду ранен, но вернусь живым. Невероятно, но эти предсказания в точности сбылись! Через год началась война. Миша, предсказавший себе гибель, умер в результате тяжелого ранения еще в начале войны. Я был трижды ранен и контужен, не раз оказывался на грани гибели и необъяснимо, как остался жив. А Анатолий, участвовавший во многих боях, вернулся без единой царапины...