Борис Витман - Синдром удава

Я не вписался в круг половинковской партийно-блатной элиты и потому должен был или подчиниться, или подлежал уничтожению вслед за прокурором.

Смертельную опасность я научился чуять безошибочно и загодя, а посему снова решил бежать, в пятый раз, но теперь уже от «наших».

Поезд из Молотова на Москву прибывал в Поливинку в полночь. Стоянка — одна минута. Я знал, что станция была под постоянным надзором спецкомендатуры, и меня могут задержать при посадке. Билеты на поезд продавали только по разрешению комендатуры или по командировочному удостоверению.

Решил ехать без билета. В подвале дома нашелся кусок латунной трубки и трехгранный напильник. Несколько ударов молотка и «трехгранка» — ключ для вагонных дверей — готова.

С наступлением темноты я вышел из дома. Вещей с собой никаких не взял, чтобы руки были свободны. Станцию обошел стороной и спрятался за штабелем шпал.

Темная осенняя ночь помогала оставаться незамеченным. Накрапывал дождь. По пустынной платформе прохаживался человек, другой время от времени выглядывал из приоткрытых дверей станционного барака. Спецкомендатура блюла службу.

Но вот вдали засветились огни поезда. Как только он поравнялся со мной, я побежал под его прикрытием к станции.

После минутной стоянки поезд снова тронулся, я вскочил на подножку предпоследнего вагона, с противоположной от платформы стороны.

Состав набирал скорость. От холодных поручней руки, отмороженные еще в фронтовую зиму 42-го, сразу закостенели. Поток встречного ветра продувал насквозь.

Долго не решался открыть дверь в тамбур своим ключом. А когда окончательно продрог и решился, то сначала не мог разжать пальцы. Потом никак не удавалось достать из кармана ключ. Отогревая руки, чуть не сорвался с подножки. После долгих усилий наконец открыл дверь и вошел в тамбур. Не успел отогреться, снова пришлось спуститься на подножку. Поезд подходил к станции. Так повторялось в течение ночи несколько раз.

Утром поезд остановился на большой станции. Я кинулся к вокзальной кассе и успел взять билет до Москвы. Почти всю оставшуюся дорогу продремал на верхней полке. Перед глазами стояло заплаканное лицо Лиды, а в памяти звучала ее просьба, повторенная много раз: «Не уезжай!»...

Шли вторые сутки как я покинул Половинку, и чем меньше оставалось до Москвы, тем тревожнее становилось на сердце. О моем отъезде уже, вероятно, знают. Могли сообщить по линии. Не исключено, что уже поджидают, ищут как преступника, бежавшего из тюрьмы, хотя я не был ни заключенным, ни репрессированным, ни даже ссыльным.

В районе станции Москва-Сортировочцая состав замедлил ход. Я вышел в тамбур, открыл дверь своей трехгранкой и благополучно приземлился на московской земле. Сперва на трамвае, а затем на метро, доехал до Маяковской и пешком отправился в Большой Каретный переулок к тетке Вере, родной сестре мамы. Ехать домой в Кунцево было рискованно и, как потом выяснилось, опасения были не напрасны. Там, у дома, дежурили двое в штатском.

В Москве я надеялся добиться приема у высокого руководства, но не учел при этом, что без паспорта меня никуда не пустят. Пока, для безопасности, родственники отправили меня на дачу в Манихино.

Октябрь в тот год под Москвой был мягким. Стояли погожие дни «бабьего лета», но к концу месяца погода испортилась. В летней даче стало холодно, я перебрался опять в Москву и поселился у знакомых в Курбатовском переулке.

За это время родители отправили несколько писем Сталину, Швернику, в Президиум Верховного Совета и Министерство внутренних дел. Как нетрудно догадаться, ни на одно письмо им так и не ответили. Стало ясно, справедливости не дождаться.

Тогда я решил изменить фамилию, уехать куда-нибудь в глушь, где нужна рабочая сила и не очень интересуются подлинностью документов.

Удалось найти человека, который за деньги достал мне паспорт с украинской фамилией и редко встречающимся именем Никон.

В паспорт он вклеил мою фотокарточку.

Перед отъездом из Москвы меня навестила тетя Вера. Уже поздно вечером я пошел проводить ее до автобусной остановки. Когда выходили из дома мне показалось, что кто-то быстро поднялся по лестнице и остановился на верхней площадке.

На автобусной остановке за нами встал в очередь человек в кожаной кепочке. Он показался мне подозрительным. Подошел автобус, забрал всех пассажиров. Тип в кепочке остался и сразу отошел в сторону. Сомнений не было, меня засекли. Значит, слежка была и за родственниками. А как потом выяснилось, чуть ли не за всеми знакомыми.

Ускоряя шаг, я пошел прочь от остановки. Пересек безлюдную в этот поздний час Тишинскую площадь. По стуку торопливых шагов понял, что преследователь едва поспевал за мной. Я побежал, и, похоже, мне удалось оторваться от него. Я быстро свернул за угол дома, а мой преследователь, как в плохом детективе, проскочил мимо. Двор оказался проходным. Я вышел на Грузинскую улицу. Оставалось пройти еще с десяток метров — и я дома. Оглянулся — сзади никого. Впереди на трамвайной остановке стояли несколько запоздавших прохожих. От них отделились двое и пошли мне навстречу. Один, широкогрудый, плечистый, загородил дорогу и, пока я пытался обойти его, откуда-то появился третий. Они вплотную обступили меня, и широкогрудый негромко произнес:

— Уголовный розыск. Предъявите документы.

Я хотел достать из кармана паспорт, но почувствовал, как в бок уперся ствол пистолета. Ребята были хорошо натренированы. Меня мгновенно прощупали. Из карманов извлечено все, что в них находилось. Операция длилась считанные секунды...

— Вы подозреваетесь в убийстве. Вам придется проехать с нами! Это было предлогом для задержания. Тут же подкатила машина, и я оказался на заднем сиденьи между двумя оперативниками. Третий сел рядом с шофером. Недолгий путь по ночной Москве — и мы въехали в ворота дома номер 38 по улице Петровка.

Небольшая, совершенно пустая камера без окон. Бетонный пол. Ни стола, ни скамейки. Часа через полтора щелкнул замок, и меня повели вверх по лестнице. В кабинете — трое в штатском. Один сидел за столом, двое стояли рядом. Некоторое время все трое меня молча рассматривали, потом предложили сесть. Тот, что сидел, взял лист бумаги.

— Фамилия, имя, отчество, год и место рождения?

Я назвал паспортные данные, все еще надеясь, что мое задержание — случайность. Допрашивающий ухмыльнулся и не стал записывать. Все трое переглянулись.

— А вы уверены, что это ваша фамилия?

Я не успел ответить. Зазвонил телефон. Трубку снял один из стоящих рядом и тут же передал ее тому, кто сидел за столом.

— Так точно, товарищ генерал... Нет, еще не назвался... Слушаюсь, товарищ генерал...