Николай Скоморохов - Служение Отчизне

Вот и меня он тоже выручил.

После доклада о случившемся отдыхать не пришлось: тут же новый вылет, новый бой.

А на следующий день прилетел генерал Толстиков. Собрав совещание всего летного состава, он зачитал нам благодарность от генерала В. И. Чуйкова за обеспечение надежного прикрытия его армии, а затем передал просьбу ряда командующих сухопутными войсками о том, чтобы наши летчики находились не 25—30 минут над полем боя, а увеличили это время минут до 45 минут. Как это сделать наилучшим образом, надо обсудить.

Думалось, что вопрос разрешится крайне просто: располагать полк поближе к переднему краю, чтобы на полет к месту боя затрачивалось минимум времени. Самые примитивные расчеты показывали: если базироваться от линии фронта в 20 километрах, можно иметь 40—45 минут чистого боевого времени. Но это без учета высот и скоростей. А как начинали в расчеты вводить всевозможные коэффициенты, они становились далеко не радужными. Среди «коэффициентов» были и такие, которые начинали нас раздражать.

С появлением радио истребителей крепко привязали к станциям наведения. Нам предписывалось находиться на дистанции визуальной видимости с земли, на высоте 1,5—2 тысячи метров. Практически это означало, что мы должны были ходить в одном месте по кругу со строго определенным радиусом. По этому поводу летчики мрачно шутили: «Не сражайся на ножах, а ходи в сторожах».

Между тем немцы хоть и придерживались шаблонной тактики, но абсолютно ничем связаны не были. Их истребитель был вольной птицей. Даже сопровождая бомбардировщики, имел право быть там, где находил свое присутствие наиболее целесообразным. Ведущие же наших штурмовых или бомбардировочных групп требовали, чтобы мы обязательно летели в непосредственной близости от них, на дистанции визуальной видимости.

Все это сковывало нашу инициативу, лишало возможности активного поиска врага, вынуждало занимать выжидательную позицию. Такая роль для воздушных бойцов подходила меньше всего. Жизнь настоятельно подсказывала: истребитель рожден для активного боя с развязанными руками, открытыми глазами. Недаром же у нас к тому времени уже стали появляться эскадрильи и целые полки свободного боя. Жизнь свое брала. Только вот нас еще не коснулась. Правда, отдельные ростки пробивались сами собой. В полку Онуфриенко был комэска капитан Николай Горбунов. Несколько раз встречался он с фашистским асом, летавшим на «мессершмитте» под номером 17, на борту которого был изображен дракон — символ многих побед в воздушных боях.

А действовал очень расчетливо, у него была хорошо продуманная тактика наименьшего пребывания в зоне огня и наибольшего эффекта своих атак.

Короче говоря, Горбунову несколько раз досталось от него. Но связанный то станцией наведения, то прикрытием штурмовиков, он не мог дать себе волю и по-настоящему сцепиться один на один с «драконом». И тогда попросил у Онуфриенко разрешения отправиться на «свободную охоту». Оно было дано. На втором или третьем полете встреча состоялась. И в горячей изнурительной схватке «дракон» был повержен. Счет сбитых Горбуновым самолетов достиг десяти.

Вот что значила «свободная охота»!

Пытаясь как-то развязать себе руки, мы тоже шли на всевозможные ухищрения. Станем в круг над станцией наведения, потом группа отправляется в район самых активных действий, а пару оставляем: она имитирует присутствие всей группы, совершая вертикальный маневр. Однако некоторые так втягивались в тактику «круга», что не могли от нее отрешиться.

С такими летчиками неохотно ходили на задание. «Никакого удовольствия заглядывать в хвосты друг другу», — говорили мы.

Вот сколько накопилось у нас наболевших вопросов. И мы их все разом выложили командиру корпуса. Он выслушал нас, все тщательно записал.

— Подумаем над этими проблемами, — сказал в заключение, — а сейчас готовьтесь к завтрашнему перелету на новый аэродром.

Славянск, Барвенково, Лозовая, Близнецы, Павлоград. Враг, отчаянно сопротивляясь, откатывался, оставляя за собой опустошенные города и села. Он вывозил с собой все, что мог, а что не мог — уничтожал, сжигал и взрывал.

Нарастал наш наступательный порыв. Этому способствовали короткие митинги, партийные собрания, выступления агитаторов, громкая читка газет, особенно нашей армейской — «Защитник Отечества», на страницах которой мы встречались с нашими боевыми друзьями по братским полкам.

Партийная организация эскадрильи, которую сейчас возглавлял старший сержант А. Вайнер, много внимания уделяла пропаганде боевого опыта лучших летчиков-истребителей, успехов наших наземных помощников — авиаспециалистов всех категорий. Доброе слово, вовремя сказанное, иной раз делает чудеса. Мы убеждались в этом не один раз.

Коммунисты эскадрильи живо реагировали на все события нашей жизни. У нас сложился дружный, сплоченный коллектив, что несомненно помогало в нашей боевой работе.

На аэродроме Погоновка под Барвенково к нам пришли местные жители и рассказали, каким пыткам подвергся подобранный немцами в бессознательном состоянии советский летчик. По их описанию это был наш Сергей Шахбазян. Мы с жадностью расспрашивали о подробностях его пребывания здесь. Но мало что знали местные жители. Слышали его стоны, но фашисты вроде бы ничего от него не добились и отправили в Кривой Рог.

Надежда на то, что Шахбазян жив и еще вернется к нам, затеплилась в наших сердцах. Она жила в нас до освобождения Кривого Рога, пока здесь нам не рассказали, что похожего на Сережу Шахбазяна летчика зверски замучили гитлеровские палачи.

Сереже было только 22 года.

Он до конца остался патриотом Советской Родины.

…Под Лозовой сталкиваемся с двумя необычными, новыми для нас явлениями.

Немцы, которых мы теперь били, преследуя их самолеты до самых аэродромов и там уничтожая, как делали они это с нами в 1941—1942 годах, стали пускаться на всевозможные хитрости, коварные провокации.

Как-то при подходе четверкой к переднему краю я услышал в наушниках приятный женский голос:

— Скоморох, Скоморох, ваш аэродром бомбят «юнкерсы», следуйте обратно…

Что за чушь? Откуда «юнкерсы», если мы никого не встретили? А ну-ка, уточню.

— Я — Скоморох, какой аэродром бомбят «юнкерсы»?

— Аэродром Нижняя Дуванка, срочно следуйте туда.

Мне было известно, что в Нижней Дуванке сейчас базируется полк штурмовиков. Может быть, и вправду там сейчас нужна наша помощь?

Связываюсь со станцией наведения. Докладываю. Слышу голос Толстикова:

— Скоморох, никого не слушай. Действуй по своему плану.

После посадки пришлось предупредить всех летчиков о немецких провокационных командах. Их радистки весьма искусно подстраивались под наших, и иногда трудно было определить, кто говорит. Поначалу это вызывало сумятицу, нервозность, а потом мы хорошо усвоили тембр голосов наших девчонок, и ничто не могло сбить нас с толку.